Татьяна Соломатина - Вишнёвая смола

И ещё одна причина, по которой мой двоюродный брат переехал к нам, была в том, что мой родной брат остался жить в доме бабушки и дедушки. Это был, так сказать, обмен. Обмен, который, пока были живы дедушка и бабушка, не мог бы считаться обменом. Ну и потому, что тётя Оля развелась. И её сын – мой двоюродный брат – мешал ей устраивать свою личную жизнь. И тут ко мне пришло решение номер три: мой один-единственный ребёнок, которого я буду жалеть прежде и сильнее всех остальных на свете детей, никогда не будет мне мешать. Ни в каком виде. Ни мне, ни моей личной жизни.

Когда мой двоюродный брат-дурак несколько месяцев прожил у нас, тётя Оля стала как-то добрее. И стала куда лучше выглядеть, чем когда она жила с дядей Колей и моим двоюродным братом, своим сыном. Она похудела килограммов на тридцать и выглядела очень хорошенькой женщиной, а вовсе не кустодиевской русской Венерой. Видимо, от того и подобрела. И как-то раз, за очередным чаем, они с мамой договорились, что дом дедушки и бабушки они делят поровну. Ну а в права наследства будет вступать тётя Оля, чтобы маме меньше бегать по конторам и возиться с бумагами. За тем чаем они были прям такие сёстры-сёстры, что хотелось их обеих обнять и сказать: «Ну вот, молодцы! Видите, как всё просто, когда вы родные?! Достаточно-то всего лишь вспомнить, что вы сёстры, – и всё будет хорошо!»

Много чего тогда говорилось за тем чаем. Что мои мама и папа скоро получат квартиру. А эту нашу, однокомнатную, оставят моему старшему брату. Потому что женится же он когда-нибудь на приличной девушке. А мне, когда я выйду замуж, достанется мамина часть дома дедушки и бабушки, которую тётя Оля, как только вступит в права наследства, тут же перепишет на мою маму, ну, или на меня. И что сама она выйдет скоро замуж за человека, у которого есть квартира. И что её часть дедушкиного и бабушкиного дома достанется моему двоюродному брату-дураку. И что мы с ним будем мирно жить под одной крышей, как брат и сестра (господи, только не это!). И что, если захотим, сможем построить себе отдельные выходы (господи, спасибо хоть за это!) и расстроить дом в любые стороны, потому что место есть, хотя он и так большой, дедушкин и бабушкин дом. Наступило, короче, время сестринской любви и прочей родовой благодати. И мама с тётей Олей пошли в нотариальную контору, и там мама подписала бумагу про то, что она весь дом уступает своей сестре. И всем было объявлено, что такую бумагу они подписывают как бы понарошку, чтобы маме было возни меньше, пока она занимается детьми в виде меня и моего двоюродного брата-дурака. Детьми, работой, готовкой и всем прочим, чем всегда от рассвета до заката и занималась моя мама, которая страшно не любила ходить в конторы и заниматься оформлением бумаг.

Слава богу, мой двоюродный брат-дурак не стал учиться в моём классе все десять лет, а сразу после восьмого поступил в автодорожный техникум. Хотя все говорили, что ему прямая дорога в ПТУ. Или в тюрягу. Потому что под окончание восьмого класса мой двоюродный брат-дурак умудрился ограбить лоток со всякой ерундой. Хотя и еды, и одежды, и даже карманных денег ему хватало. Всего хватало и даже слишком. Его же и моя мама, и тётя Оля всегда очень сильно любили и баловали. Нет, ну что у человека в голове должно быть, чтобы он посреди бела дня взял бы да и грабанул лоток. Реально: шёл-шёл – и как схватит с того лотка (потому что продавщица наклонилась) барахла всякого новогоднего – и давай бежать. Бежал по Советской Армии от Чкалова до подъезда, где библиотека имени Крупской. Этот придурок и знать не знал, что там библиотека. Он надеялся, что там выход во двор или хотя бы на крышу. Там его продавщица с милиционерами и накрыли. Под дверью библиотеки имени Крупской. С новогодним барахлом. Гирлянды, там, всякие дождики. Это всё у него из рук и карманов так и свисало. Вот что у такого человека в голове? Опилки. Опилки и ничего больше. Для чего украл? Что с этим праздничным товаром делать собирался? И всё же у него есть. Всё! Всё и чуть-чуть больше, хотя ничего заслуживающего не то чтобы уважения, а просто ничего человеческого этот бурдюк с говном за свои почти пятнадцать лет жизни не сделал. Ты хоть надорвись весь со своими пятнадцатью школами – и хоть бы кто заметил (хорошо хоть про «уроки сделала?» только в первом классе спрашивали, потом забыли). А этот только ел, ссал, срал, спал и гадюшничал. Всё. Ну и ещё задыхался, чтобы ему покупали всё и сразу. Так он новогодний лоток обокрал, гангстер хренов. И даже в очередной раз не виноват оказался. Потому что это он, видите ли, в моей «привозной» школе в плохую компанию попал. Я тут давно учусь, рядом с теми же плохими компаниями, и как-то в них не попадаю. А уж если бы попала, то моей маме я бы была виновата в плохости всей компании сразу. Я бы моей маме была создатель и вдохновитель плохой компании. А это дерьмо, вишь, «под влияние попало». Продавщица и милиция, что правда, так не думали. И отволокли этого придурка с пятью гирляндами и парой вязанок дождика в отделение. А он оттуда позвонил на работу моей маме. Потому что моя мама не может на него даже за кражу орать так, как орёт на меня за то, что я, к примеру, на полчаса задержалась (на самом деле орёт не из-за этого, а из-за собственного плохого настроения, которое на родном ребёнке срывать можно, а на племяннике – ни-ни-ни! тут я дала себе обещание номер пять: никогда не срывать зло на моём будущем одном-единственном ребёнке). И мама моя понеслась, отпросившись с работы, в отделение милиции к этому двоюродному дураку, хотя ради премьеры спектакля, что мы поставили в студии при оперетте и где я была пусть не в главной, но и отнюдь не во второстепенной роли, она с работы не отпрашивалась. Сказала, что не могла ради моей премьеры с работы отпроситься. А когда двоюродного брата милиция схапала за дело – мигом отпросилась. И тут же моему старшему брату позвонила, с работы. И ещё в сто пятьдесят мест позвонила. Если бы она в столько мест ради моей премьеры позвонила – так у нас бы полный зал был. И какой же смысл играть пусть не в главных, но и далеко не второстепенных ролях в спектаклях, если полный аншлаг родительской любви и всякого прочего близкородственного поклонения состоится, только когда тебя в каталажку заметут? (И царствие небесное Руслану Михайловичу со всей его лагерной лексикой, которая нынче так свободно льётся у нас дома, на маминой интеллигентной кухне.) В общем, вся родня в отделение милиции понеслась. А там двоюродный дурак в главной роли. Сопли дождиком новогодним утирает. Плачет: «Я больше не буду!» Так это дебилище оказалось тем же вечером на нашей же, разумеется, кухне. И никто ему не врезал как следует. Только мой старший брат затрещину выписал, так и мама, и тётя Оля тут же кинулись, чтобы он ребёнка не бил. А между тем, именно мой родной старший брат в итоге и «отмазал» (как говорили взрослые, уже давно не поминавшие мне моего покойного Руслана Михайловича и не попрекавшие меня его «лагерной» лексикой) нашего двоюродного дурака от тюряги, потому что у моего брата было много друзей в ГАИ. А у друзей в ГАИ было много друзей в обыкновенной милиции. Ну, и ещё именно мой родной старший брат позвонил маме Сашки Калеуша. И, в общем, тётя Оля ещё и денег дала этой продавщице и этим милиционерам – всем. И денег, и шоколада, и коньяка, и какао-масла, и даже мармелада из агар-агара. За то, что «отмазали» это убожество от тюряги или, там, колонии для несовершеннолетних. Хотя лично я считала, что самое ему там место задыхаться без игрушек. Ну да меня никто не спрашивал. Я же хорошая девочка, а в гробу все видали хороших девочек, вот что я думаю! А в техникум это убожество опилкоголовое поступило только потому, что мой брат после политеха стал преподавать в автодорожном, собственно, техникуме. Он за нашего двоюродного дурака и сдал все экзамены, как говорили взрослые. Хотя не знаю, как можно за кого-то сдать все экзамены. Потому что мой старший брат за этого урода только математику сдал – он сам её и принимал в автодорожный техникум, вот и сдал. А русский язык – это был ад. Причём непонятно за что – мой персональный ад. Я двоюродному отмазанному от тюряги кретину весь май и кусок июня надиктовывала три диктанта (один из которых должен был попасться ему на вступительном в автодорожный техникум экзамене по русскому языку). Я те диктанты уже в первый день надиктовывания наизусть выучила. Мне уже снились те диктанты в кошмарных снах. А этого дебила за почти полтора месяца дрессировки едва на тройку с минусом достало. Но поскольку он математику сдал на отлично (в виде моего старшего брата, всё решившего за него), так проходного балла в техникум ему хватило. А свидетельство об окончании восьмого класса, всё сплошь закорюченное трояками, ему выдали только потому, что мою маму в моей школе знали и даже уважали, ну и мы с моим братом в школе всегда учились на отлично и только. Всё равно, несмотря на все эти титанические усилия, двоюродного дурака из автодорожного техникума через два года выгнали за неуспеваемость и хулиганство. А старший брат из-за него себе репутацию испортил. Потому что везде ходил и за этого недоумка просил. А недоумок на экзамене по сопромату (хотя какой там на втором курсе техникума может быть сопромат – смех один) не смог расшифровать собственно слово сопромат (такой ему вопрос задал преподаватель, пообещав моему брату вытянуть наше семейное убожество на трояк с минусом). Сказал: «Сопромат – и сопромат, чего всякую херню фаршировывать?» Да-да, я не преувеличиваю. Он даже не все нормальные слова знал, а уж сколько слов выговорить не мог – вообще промолчу. Тут уж преподаватель сопромата не выдержал и влепил двоюродному убожеству кол. И мой старший брат с преподавателем по сопромату поругался. Хотя логичнее (и справедливее!) было бы поругаться с двоюродным недоумком. И ладно бы оно, это двоюродное, только тупое было, как пробка. Оно же ещё занятия пропускало и хамило всем подряд. Лично я считаю, что чем такие родные и близкие – лучше вовсе никаких. Я как-то спросила старшего брата, чего он так корячится ради этого злыдня? Так он мне ответил: «Ну, понимаешь, я же у Ольги живу…» Вот как, оказывается! Уже не в дедушкином и бабушкином доме, а «у Ольги» (так мой старший брат всегда называл тётю Олю, потому что она с ним, когда он был маленький, возилась примерно так же, как он возился со мной, когда маленькой была я).