Константин Шеметов - Магазин потерянной любви

– Так вы летите, Джони?

В её вопросе не было ни укора, ни обиды, а издалека она казалась и вовсе незаурядной.

– Нет.

В этот момент Джони и проснулся. За окном шёл дождь.

«Здравствуйте, Бьёрк, – ответил он своей новой подруге. – Снова идёт дождь. Видите, к чему приводят перемены?» Да, продавщица видела. «И зачем только жить? – не унимался он, но тут же и отвечал: – Хотя бы дождь послушать».

Похоже, какая-то цель всё же была.

Другое дело – добавленная стоимость. Дождём тут не обойдёшься. Насколько он понял, это случайная величина с довольно сложной гистограммой и непосредственно определяющая вероятность счастья. В какой-то момент эта вероятность достигает максимального значения, после чего резко падает и до конца жизни остаётся неизменной. В этот заключительный период добавленная стоимость уже несущественна, а любые события равновероятны. «Так что вот, – завершал свою книжку Джони. – Добро пожаловать в магазин потерянной любви».

Оглядываясь назад, Митя прекрасно понимал, что другого исхода и быть не могло. Джони безнадёжно погряз в своих несчастьях и с каждой страницей лишь усугублял их. Может, в этом и есть писательская судьба? Захаров, к примеру, тоже не чувствовал особенного счастья, но в отличие от Джони он не изводил себя и изводить не собирался. Идея с магазином – другое дело. Да и вообще эта продавщица из Коктебеля молодец: и комиссионный держала, и кур разводила. Приземлённый, умный и в меру оптимистичный человек. Один из немногих Джониных персонажей, который вдохновлял. «Так что вот, – дразнился он на Джони. – Добро пожаловать в магазин», – твердил он то и дело, повинуясь рефлексу продавца. Митя словно искушал судьбу.

Искушал судьбу и Джони Фарагут. Дождавшись осени и повинуясь ностальгии, он предпринял последнее путешествие. «Последнее путешествие», – написал он Рёнэ в прощальной записке. Закончив роман, Джони остался не у дел и никак не находил себе места.

В сентябре 2019 года он изготовил новые документы – первоклассные документы, надо сказать, – и успешно пересёк польско-русскую границу в районе Львова (бывшая Украина). Целью его поездки было навестить родителей: маму в Харькове (если, конечно, повезёт и она жива) и папу – на сельском кладбище в деревне Уды Золочевского района. В этой деревне Джони, собственно, и родился. Он даже помнил отдельные дни из своего детства, проведённые у бабушки.

Что им двигало? Джони лишь догадывался. Казалось, во всём виноваты книжки. Начитавшись романов, Джони словно подхватил вирус сентиментальности, хоть и понятно, что дело не в литературе. Вероятней всего, ностальгия, которой он вдруг поддался, была естественным биологическим явлением: в старости любой мечется – то так, то этак. А старость приближалась. Ему уже было за пятьдесят. Надо же – он и не заметил, как быстро пролетело время. Джони был загнан, болен, и кто его знает – сколько ему осталось.

По вражеской территории он продвигался медленно, особо не прячась, но стараясь и не высовываться. Как знать, где тебя подстерегает опасность? Опасность же подстерегала всюду. Начать с того, что у него были поддельные документы. Куда ни кинь, сновали полицейские, да и стукачей хватало.

Реклама стукачества в РФ началась ещё лет восемь назад. При виде любого подозрительного человека вам предлагалось не мешкая позвонить в полицию. Подозрительный? Так он и был самый что ни на есть подозрительный тип: худой, озлобленный и вечно пишущий нелепицу в своих клочках – судорожно подёргиваясь и вечно роняя то карандаш, то стёрку. Он попадался в трамвае, на автобусной остановке, под фонарным столбом, да где только не попадался, не говоря уже о кафе по всему миру: в Москве, Харькове, Коктебеле, Феодосии, на острове Джерси, в Лондоне и Нью-Йорке. Любой Биёбони мог поприветствовать его, улыбнуться, а после и настучать, куда надо.

Биёбони как раз и пугали больше всего.

Как мы знаем, это были обыкновенные люди – обременённые работой и измотанные потерянной любовью. Они покупали свои компьютеры, затем сдавали их в ремонт, а там и сами попадали в отдел гарантийного обслуживания. Биёбони мытарствовали по всему свету. У них не было ни цели, ни убеждений, ни приличного воспитания. Они не заморачивались моралью. Биёбони имели лишь смутное представление о правах человека, не говоря уже об истинной свободе. Ничего путного от них, короче, не дождёшься.

Маршрут от пропускного пункта в Шегинях до Харькова он составил с помощью своего старого атласа «Роскартографии» 1999 года. Территории он не знал, ориентировался подолгу и передвигался, в сущности, окольными путями, предпочитая маршрутки, такси и коммерческие автобусы. На всякий случай он прихватил с собой и старый навигатор Garmin Montana 650Т, предварительно настроив его на постсоветский Понт.

И всё равно Джони терялся: названия населённых пунктов в отличие от карт Google были не на украинском, а на русском. Да тут всё теперь было на русском. Даже крестьяне у Самбора и Дрогобыча, несмотря на их традиционный западно-украинский национализм, старались говорить по-русски. «Говорим по-русски!» – припомнил он передачу на «Эхе Москвы» и сник в печали: с каким всё же напором эти русские устанавливают свои порядки. Его бывшие соотечественники с лёгкостью перекраивали чужие территории, не объявляя войны, не мучаясь совестью и прикрываясь благими намерениями. У них и мысли не возникало, что они ведут себя как бандиты и что за преступление придётся отвечать.

На память пришёл ноябрь 2004-го. Джони тогда был проездом в Украине и как раз застал их Оранжевую революцию. «Вот и закончилась коммунистическая херь», – размышлял он в поезде на обратном пути и, как выяснилось, ошибся. Ничего не закончилось. Русские вернулись, и вернулись довольно быстро. Крым? Нечего было и волноваться за Крым – ни в 90-е, ни в начале двухтысячных. Чуть подождав, вместе с Крымом они отхватили и всё остальное. Негодяи будто заранее знали о своём успехе и все эти годы изображали нейтралитет. Хитрецы, ей-богу.

В Харькове его ожидало ещё одно разочарование: мама умерла два года назад, так и не дождавшись любимого экстремиста. «Вот и всё, сынуля, – писала она в своём завещании. – Кроме любви, и оставить нечего». «Ничего и не надо», – едва слышно ответил он, уткнувшись в бумагу, и допоздна просидел в «Четырёх комнатах» на Маяковского. Там он наплакался, но уже к утру прибыл в Золочев, отвергнув всякую бдительность и воспользовавшись рейсовым автобусом. Контролёр с подозрением поглядывала на него и то и дело бегала к водителю, тайком указывая на врага.

Стояло 5 октября, понедельник, моросил дождь. Джони натянул капюшон и вдруг заметил – сколько же листьев сыплется с неба! Всё это были жёлтые с красным листья – пока ещё не прибитые, но бордюр уже ждал, и Господь не мешкал: из карманов у него торчали и молоток, и гвозди. Так что дело оставалось за малым.