Юлия Зеленина - Татьянин день

– Она же учительница! Все учителя не удовлетворены сексуально!

– Правда? – удивленно вскинув брови, произнес Михаил.

– Истина!

Мужчина приблизил лист ближе к свету желая внимательней рассмотреть странный эскиз.

– Тут что-то у них на платьях – рисунки.

– Да, это орнаменты – четыре стихии: Вода, Огонь, Земля и Воздух. Четыре элемента – четыре разных характера… Они мне казались совершенными когда-то, – выдохнула Ксюша. – Я так мечтала быть частью их жизни!..

Михаила смущала странная задумчивость любимой женщины. Он напряженно смотрел на Ксению и ждал объяснений, ее состояние тревожило влюбленного мужчину, поэтому в общении с ней он был деликатен, будто боясь повредить ее, как дорогую фарфоровую куклу. В комнате было тихо, ни одного постороннего звука. Казалось, даже улица задремала в ожидании чего-то.

– Картина называется «СОТА», – холодно произнесла женщина, нарушив молчание, взгляд ее снова остановился, будто в это мгновение она находилась где-то далеко, в недоступном ему месте. Михаил выждал несколько минут, а затем, рассмеявшись, произнес, желая разрядить нагнетенную обстановку:

– Сота? Странное название… Я не вижу тут пчел!

Ксения строго взглянула на смущенного собственной шуткой Мишу и, ничего не произнеся, взяла пульт, торопливо включила телевизор. В программе новостей снова говорили о теракте, сообщая о жертвах. «И я могла стать частью этой трагедии, – думала Ксюша, представляя себя растворившейся во всеобщем горе. – С Татьянином днем меня!».

Михаил чувствовал себя дураком. Также он ощущал себя, когда ему предложили прокатиться в первый раз на лошади, не предложив седла. Он ходил вокруг нее то по часовой стрелке, то против, соображая, как подступиться к неспокойному животному. В данный момент молодой мужчина испытывал подобные чувства. Со своей дамой сердца он был знаком еще со школы, но она всегда оставалась для него загадкой.

– Будто и говорить больше не о чем! – тихо выругалась Ксюша, отворачиваясь от бурлящего событиями телеящика, – как же вы мне все надоели!

Она отключила разрывающийся от переживаний прибор и лениво поплелась на кухню, мимоходом обратившись к своему мужчине:

– Хочешь чаю?

Он безразлично пожал плечами и снова уставился на рисунок, чувствуя себя круглым дураком. Михаил понимал, что загадочность женщин порой не имеет границ и в пучине этих вод так легко затонуть. В тех случаях, когда он не знал, куда плыть, то просто сушил весла и терпеливо ждал. Ему показалось, что над их с Ксюшей отношениями нависла тень, от которой будут неприятные последствия и четыре нарисованных дамы в белых платьях, кружащиеся в танце, имеют к этому самое прямое отношение.

Ксения изо всех сил старалась не думать о произошедшем, но ее мысли снова и снова возвращались к вращающейся пустой карусели. Казалось, от скрипа ржавого железа можно сойти с ума. Чтобы смягчить этот скрежет, Ксения налила себе приятный фруктовый чай, включила диск с легкой классической музыкой, пытаясь спрятаться от тягостных дум среди нот, и достала толстенную пачку модных женских журналов, которые она покупала раз в месяц, но так и не удосужилась пролистать.

Высокая худощавая женщина в темном пальто и шляпе с широкими полями на несколько минут замерла перед входом в кафе. Деревянные двери ей казались зловещими, они вбирали и выплевывали людей с таким безразличием и холодом. Тело ее содрогнулось, будто она стояла у врат ада. «Ну, же, Карасева! Смелее! Войди в это чертово кафе!» – приказала она себе и сделала шаг.

Небольшой уютный зальчик встретил ее ароматом кофе и громким девичьим смехом, звенящим откуда-то справа. Карасева растеряно смотрела по сторонам, она была впервые в этом заведении. Голова слегка закружилась, и она с трудом удержалась на ногах. Сделав неуверенный шаг, женщина задела проходящую мимо официантку.

– Ради Бога, простите, простите меня! – еле слышно пролепетала Татьяна Карасева.

– Смотри куда идешь! – процедила сквозь зубы недовольная официантка.

– Простите, я ищу… просто ищу. Здесь должны быть мои подруги.

Женщина торопливо скользила взглядом по лицам присутствующих в зале кафе. Никто не обращал внимания на волнующуюся незнакомку в нелепой шляпе.

– Нашла? – грубый голос, и хамоватый тон сотрудницы кафе больно кололи оболочку смущенной Карасевой.

– Нет. Видимо я первая. Куда можно сесть?

– Хоть куда… Где свободно, туда и садись, – дерзкая официантка натянуто улыбнулась, смерив взглядом недорогое одеяние смущавшейся женщины. Карасева нервно поправила одежду слегка дрожащими руками и стыдливо опустила глаза, будто стояла перед строгой учительницей. Снова почувствовав головокружение, она поспешно шагнула к ближайшему свободному столу и с притворным изяществом положила руку на высокую спинку стула.

– Тогда сяду сюда, – произнесла Татьяна.

– Вас много?

– Что?

– Стол большой. Много вас?

– Нас четверо, – выдавила Карасева, поправляя поля шляпы. – У нас сегодня важный день – Татьянин.

– Так в январе ведь праздник! Двадцать пятого числа.

– Это у всех в январе, а у нас – в тот день, когда мы решим.

Официантка предложила меню, но гостья кафе отказалась, ссылаясь на ожидание остальных участниц трапезы. Сверкнув злобно глазами, девушка удалилась, держа на стержне-позвоночнике высоко задранную голову. Карасева проводила взглядом по-королевски вышагивающую девушку, после чего медленно сняла пальто и, оставив его на вешалке, стоящей неподалеку, поправила шляпу и степенно прошла к месту за столиком. Женщина мечтательно улыбнулась, вспомнив, как когда-то они с подругами решили собираться и устраивать маленький праздник в честь давней дружбы. Обещание они так и не сдержали, и их специальное празднество кануло в лету.

– Какие вы теперь, Таньки? – прошептала она, пристально глядя на входную дверь. Карасева волновалась. Прошло много лет с последней встречи подруг. Все изменились и стали старше, у каждой из них своя жизнь – семьи, работа, друзья. Женщина осторожно провела рукой по коже лица, ощущая неровности и морщинки.

– Вот и стали на год мы… старее, – произнесла она задумчиво и усмехнулась. Молодой человек, сидящий за соседним столиком, повернулся и вопросительно посмотрел на даму, беседующую с самой собой. Карасева, одарила его загадочной улыбкой Моны Лизы и слегка наклонила голову, укрывшись под широкими полями шляпы.

«Теперь я человек-невидимка», – озорно подумала она, прячась от любопытного соседа. Таня давно заметила, что, если не видно глаз идущего навстречу человека, его как бы и нет. Он, конечно, есть, но на нем не акцентируется внимание, он становится незаметен окружающим. Головной убор очень выручал в моменты, когда ей хотелось исчезнуть, спрятаться от мира. Еще она любила зонты. И дождь. Медленный моросящий дождь, вызывающий раздражение у основной массы людей, населяющих планету. Любовь к дождю у Тани была с детства. Ее мама шутливо объясняла девичье пристрастие к осадкам фамилией Карасева.