Людмила Загоруйко - Евреи в жизни одной женщины (сборник)

Сегодня Галя была особенно несносна. Она огрызалась невпопад и алчными глазами искала жертву. Но тут появился их общий любимец и певун Игорёк. Он был галантен, щедр и изысканен. Поцеловав дамам руки, Игорёк заказал бутылочку беленькой, обнял Галю и густо, мощно и надрывно затянул свою любимую. Почувствовав силу, масштаб и просто мужское преимущество, Галя сникла, подалась под горячей мужской рукой, уютно разместившейся на её плече, и вдруг запела, пытаясь скрасить жесткость его голоса своим прекрасным, нежным и чистым. Они пели долго и слаженно, нежно смотрели друг другу в глаза и были счастливы. Слушали их притихшие подруги, Катерина, звёзды и несчастные соседи в квартирах многострадальной пятиэтажки. Ночью пошёл тёплый, тихий всё смывающий дождь.

Ох как болит с утра голова ну зачем нужны были эти несколько граммов лишней водки ведь знаю что нельзя пиво и водка продукты несовместимые, а всё равно глупая рука тянется процесс пития бесконечен и вот результат головная боль, а вставать надо что-то делать кормить сына и перед ним стыдно припёрлась в три ночи зачем и когда уже остепенюсь всё каюсь, но бесполезно и хоть бы толк был что так поздно пришла какая-то разрядка должна быть для здоровья они и существуют эти особи противоположного пола, но все пьяны и всегда пьяны и ты туда же наверное у них никогда не болит голова и где силы у этого Американца так беспробудно и тяжело пить тоже мне проводить, а сам блевать по кустам телевизор что ли включить в мире что-то происходит далась тебе эта терраса линять с неё давно пора ах дура дура.

Всё-таки кофе и душ потрясающие вещи. Пойти, что ли купить газеты? Ох, Катерина, Катерина. Как же ты купишь газеты, не заходя на террасу? Продуктов тоже надо подкупить.

Лето на дворе, а ни овощей, ни фруктов в доме нет. Была бы мать жива, досталось на орехи по полной программе. А сейчас что? Кто пожурит? Разлюли-малина. А может, стоит попытаться – переключилась она, на своё, уже женское. Пригласить Американца в гости, сказать, что надо починить что-то. Они, мужчины, это любят. А что починить? Всё вылизано давно, в доме полная чаша, всё в порядок приведено. Придёт – испугается. Они любят квартиры со следами запустения, а тут.

Напоследок она посмотрела на себя в зеркало. Сарафан был катастрофически открыт. Спина обнажена, плечи. Загар золотистый, ровный. Лёгкий крепдешин прикрывает ноги до пят, но стоит подуть ветру и полы разлетаются, обнажая высоко ноги. «Шляпку что ли надеть? – подумала Катерина – шляпка хоть голову прикроет, а всё остальное уж ладно, пусть будет». И она вышла из дому, деловито прижимая сумочку к сердцу, довольная собой и счастливая.

Утро разрасталось. На террасе суетились девчата, протирая столы и весело обсуждая события вчерашней ночи. Завидев Катерину, они замахали руками, призывая её посетить лобное место. «Не проходить же мимо» – подумала Катерина и, как обычно, присела за столик под зонтиком. Шляпка её просматривалась издалека, и она была похожа на яркий грибок под круглым зонтом с надписью «Чернігівське». Она заказала две бутылки пива: одно тёмное, другое светлое, аккуратно слоями налила немного пива из бутылок в бокал. Холодная пенистая жидкость приятно освежало. Катерина угостила девчонок, развернула газеты и углубилась в чтение. Читать довелось недолго. Сначала почему-то из кустов, как бы намекая на вчерашний казус с приятелем, появился Степанов. Он внимательно посмотрел на Катерину, видимо одобрил её внешний вид, шляпку, и закричал: «Женюсь». Катерина оторвалась от газеты, приветливо ему кивнула и снова принялась за чтение.

Сегодня её интересовала колонка знакомств. Время от времени, примерно раз в три месяца, она возвращалась к этой колонке, питая к ней не столько практический, сколько чисто филологический и даже философский интерес. Объявления как будто и не менялись. Те, что умиляли, она узнавала, как друзей, сразу. Особенно ей нравился текст с обширными требованиями к предполагаемой партнёрше, мол, ищу хозяйку, умницу и чтоб стройная, и детородная, и без особых претензий. Потом перечислялись достоинства противоположной стороны. Понятно – непьющий, некурящий. В резюме вредные привычки у всех отсутствовали, вероятно, по подругам тосковали инопланетяне. Потом перечислялось что-то ещё, видно очень важное для мужчин на выданье, но неинтересное, а в конце, как признание и развязка нехитрой интриги, следовало сакраментальное: согласен на переезд. По всей видимости, практичный мужчина. Удручающе звучали призывы холостяков, проживающих в общежитиях. Те согласны были на любые новые бедствия и перипетии, только бы вырваться из объятий общаги. Водитель, который любил работать на даче, уже больше года безрезультатно и упорно подыскивал себе подружку-огородницу. Большинство ищущих пару, были просто подкупающе сентиментальны. Звучали раздирающие душу призывы: «Ищу свою половинку! Откликнись! Прямо спасу нет, как тоскую!»

«Нет. Как я люблю мужчин – подумала Катерина – это же фейерверк, фантастика. Не газета – настоящая кунсткамера. Выбирай – не хочу. Непьющие, работящие, дачники! Зачем мучаться здесь на террасе с ограниченным контингентом? Вот выбор. Это то, что мне нужно. Тридцать три богатыря. Выбирай любого. А где же дядька Черномор? Он и с ними, и в отдельности. Нет. Черномор мне больше симпатичен».

Катерина отложила газету и затосковала. Солнце приближалось к зениту, жара густела, а Американца всё не было. Живой ли? Первым появился непутёвый друг Американца. Он был в шортах, разлезающихся в стороны шлёпанцах на босу ногу, и нёс в руках потёртый полиэтиленовый кулёк. Друг робко поздоровался с Катериной, подсел к Степанову, и они целеустремлённо стали ждать третьего с деньгами. Через минут пятнадцать появился бледный, но улыбающийся Американец. Всё начиналось как обычно. Они распили чекушку, и Степанов сразу ушёл домой грустить. Катерина вдруг осмелела, решительно придвинула свой столик к столику друзей, налила себе в бокал тёмного и светлого пива, сняла шляпку и положила на стул рядом, как бы преграждая вход тёте Нюре, уже хищно кружащей на горизонте. Шляпка – символ протеста, намёк конкурентке с входным билетом в две гривны в руке, мол, не подходи, мест свободных нет. И Нюра поняла, не осмелилась, печально опустила руки, уже было умостившиеся перед грудью – первый признак жарких любовных излияний и сцен ревности – и ушла, скрылась в совковом мрачном гастрономе пить в одиночестве утреннюю горькую.

Они пили водку. Пустыми гранёными стопками был плотно заставлен весь столик и, казалось, что сейчас мужчины разыграют ими виртуозную шахматную партию. Голова у неё шла кругом. Она слушала и удивлялась. Два неприкаянных алкоголика устроили для неё поэтические чтения. Всё было по-настоящему: текст, чувства, слог и даже накал. Они были трогательно галантны и даже чуть куртуазны. Лица светились. Исчезло равнодушие, ушёл обычный забулдыжный трёп, на бледных щеках разыгрался румянец. Она не узнавала приятелей. Орлы, красавцы. Грудь вперёд, плечи расправлены, глаза блестят. Катерина – центр их внимания, источник вдохновения и накала, в ней сейчас – вся притягательность женского естества.