Татьяна Чекасина - Облучение

Пока я говорю свой «монолог», мои слушатели неоднократно всхохатывают, поощряя.

– Современная ведьма! – восклицает Лёка. – Вы читали Плутарха «Застольные беседы»?

– Нет, – теряюсь (ученица, не выучившая урок).

– Тогда ваш «трактат» гениален.

Наутро продолжения не последовало: Лёка оказалась, словно на глубине реки. Так и промолчали, работая весь день, но под вечер пришёл Морковников, и она вынырнула.

– …о чём этот твой фильм? – обращает он внимание не только на неё, но и на меня.

– Не мой, Тарковского. О жизни и смерти, – отвечает она с небрежностью профессионала-критика, отлично разбирающегося в сложном кино.

На этот фильм я тоже ходила недавно. Кукурузова провела через нашу бывшую сокурсницу на закрытый просмотр. Мы обе поняли этот фильм не столь абстрактно (о «жизни и смерти»), а как небольшую правду о политической обстановке в стране в тридцатые и в начале пятидесятых годов. «Это про моих родителей», – сказала Кукурузова. И тут, в разговоре с Лёкой и Серёжей, я, вдруг, вспомнила со стыдом: «Танцульки, индийские фильмы, так проводим досуг?» Надо же было быть такой непрозорливой, чтобы этой интеллектуальной дамочке задать столь глупый вопрос! Но задала. В один из первых дней после её появления у нас в батальоне.

На Лёке опять странное одеяние: половина платья вдоль – чёрная, другая – белая, похоже на флаг. Руки раскидывает, охватывая стол (сейчас он – кафедра). Одна её ручка, та, что близко к Морковникову, отбивает ритм, браслеты названивают:

– Человек живёт, страдает, радуется, умирает… Может, улетает… – Смолкла, склонив голову, ждёт внутренней подсказки, но приходит извне:

– …«а превратились в белых журавлей».

– Не верю я в животные перевоплощения, – Лёка сейчас, будто молодая учительница, шутливо щёлкает пальцами по руке посредственного, но не противного ей ученика. – То, что происходит с душой человека после его жизни – необъяснимо. Ответ в космосе: как две параллельные прямые, имеющие пересечение за пределами нами видимого пространства. Точка пересечения есть, но она вне нашей видимости и понимания. Возможно, что и тут математика будет первой, а после найдётся гуманитарный ответ (не исключено, что он уже найден). А те, кто до сих пор не знают его, – гости, не понимающие порядков в доме. Словно в психбольнице они прогуливаются по территории. Больные спокойны, им всё равно. В детстве и здоровые люди безмятежны: вот сад, вот ручей. Но с возрастом начинает удивлять забор: своей высотой, полным отсутствием ворот, калиток и дырок. Но самое жуткое открытие наступает где-то в ранней юности: оказывается, нас могут забрать отсюда вопреки нашей воли, иногда внезапно, а иногда предупреждая о том, что посланный за нами корабль уже находится в пути.

Морковников слушает, его рука тянется к её ручке, трепещущей на краю стола. Наконец, тихонько сжимает её, будто пойманную птичку, но выпускает, томясь желанием снова сжать.

– Во вчерашнем фильме были такие стихи. Могу напомнить, я их давно знаю наизусть:

– Но бывает куда проще, куда обыденней, но и куда вероятней: идёшь полем из Кызыл-орды в Кызылжар, тащишь ребятам семь банок бараньей тушёнки, вдруг, теряешь сознание…

Щека Морковникова дёрнулась, будто к оголённому нерву притронулись иглой. Изображая из себя «публику с галёрки», слушал-то он напряжённо. И, скорей всего, именно такие Лёкины монологи были тем горючим, которое питало эту его страсть.

Ещё раз я со стыдом вспомнила наше с Кукурузовой агитационное мероприятие по пропаганде «духовной жизни», о том, какие книги должна читать девушка… «Как закалялась сталь», «Педагогическая поэма»… Здорово мы прокололись, приняв за глупенькую школьницу эту преподавательницу философии.

Для меня вновь наступило то наше время, когда мы, восторженные девочки, вслед за нашими восторженными мальчиками громили на коллоквиумах культ личности. Осмелевшая, как и все мы, Кукурузова, поминая репрессированных отца и мать, решила сменить имя. Со Сталины на Эллину. В сокращённом варианте оба имени Лина, этим последним она и прозывается мной и прочими близкими и друзьями. Но муж её, Вася, не позволил, и осталась она навечно с полным именем Сталина. В то время появился воздух, после форточку захлопнули, – и ни ветерка! Об этом мы тоже говорим втроём…

Из дневника:

Смотрели «Зеркало». Провела Милка. Всё тот же маленький зал на киностудии. О, сколько здесь пролетело прекрасных часов моей жизни: Бергман, Антониони, Бунюэль, Куросава, Феллини, Годар… И на сей раз уходила под таким впечатлением, что даже не пригласила Серёжу домой. Он, кажется, обиделся. Да и по дороге спорили: стихи за кадром, говорит, воспринимал отдельно от изображения, одно мешало другому. (А что? Тонкое замечание).

Придумала «трактат» о пользе языческого подхода к любви. Трактаты – это по части одной из моих канцелярских коллег. Их две. У одной фантастическая фамилия – Кукурузова. Она огромная, толстая, неглупая, но наивная, как дитя. Вторая (с трактатами) – худая, высокая, довольно красивая. Она интеллектуалка, и она – ещё одна, не считая жены Сергея, моя соперница. Обе несчастные. Эта, влюблённая в Серёжу, сочинила «трактат», как она сама назвала, про «бабство», не ведая вторичности написанного. Мы все вышли из греков и римлян… И у Плутарха уже всё об этом есть: «…обабившиеся, это лишённые слуха, художественного вкуса и понимания прекрасного».

Насчёт язычества: любовь может быть только свободной (от партийности, чинов, званий, прочих регламентаций сверху), но «седьмое ноября» – грустный «день календаря».

Чтение подаренной Милкой книжки про буддизм подвигло на такую космогонию: …представим некий «океан» душ, выходящих то и дело на планеты, где они воплощаются в тела. Выйдя из «океана» при рождении человека, душа огибает над «простором воды» дугу, и, завершив земной путь, точно звезда, падает в море. И у каждой души своя траектория: у одной – короткая, у другой – длинная, и своя высшая точка – пик жизни. Тот, кто, выйдя из воды небытия, вскоре плюхнулся обратно в «океан», пожил мало, его высшая точка недалеко над водой. Я иногда думаю, что мой пик находится очень близко к океану, в возрасте шестнадцати лет. Если сравнить с тем, кто проживёт сто лет, то у него пик жизни должен быть пятьдесят. Что-то так горько… А, что, если нынешний год – просто добавка, отсюда и спешка, хоть что-то успеть… «Ещё один звонок и…уезжаю я». Но Милка не дремлет! Она меня затащила к какому-то гипнотизёру, который себя называет экстрасенсом. И он устроил нам медитации по реинкарнации! Это было что-то! Выяснилась отличная перспектива! Моя душа, как и Милкина, как и все души, уже воплощалась на Земле. С моей душой это было давненько. До новой эры в районе Греции (Пелопоннес, Коринф). В жизни нынешней я там никогда не была. Но теперь почти уверена: вернусь. Читать дальше