Михаил Юдсон - Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях

— Я знаю. Сам учил по кубикам. Экибастузье языкознанье, билингва лабытнанги — лаг-лаг… Ямальская грамотка мало-мало… Ссылка-звездочка…

— Множество слов, которые мы произносим, точнее — выкрикиваем наугад, без видимой связи, — взяты нами из Лагерной Библиотеки. О, Блатека — скопище благого, незнакомого!

— Ведь почему мы медаберим на «книжной фене» — беду мерим на фенецком! — да выросли потому что, охнари, на книжках с оторванными обложками и выдранными страницами из лагбиблиотеки, с треугольными штампами «гуингмлаг» на полях, и вдобавок смешалось это под снегом с лагерным изером — шмон, шмотки, шмазь, хаза, хевра, халява, и сам отец-лагерь — Аба-Кум, Пахан-Махан, прочно вошло, осело…

— Ибо Лаг имел библок — вавилоны наваленных книг, разодранных, без обложки, и еще башни обгоревших черновых тетрадей, обугленных дневниковых записей — и все это было знанием о мире, вся эта древняя тарабэтщина стала речью посвященных, «книжным языком»…

— Да, Лаг разросся до пределов мира, и его библиотечка — случайный набор книжечек, растрепанных, зачитанных, лишенных переплета, с разлохмаченными краями (только и понятно, что то — зерцало, а че — певчий сумерек, а ба, бе, бл, бр — се век-вовкулак) — оборачивалась основой тайного язычества, «книжного жаргона»… Немногокнижие. Библиятека.

— Ах, бремя ученичества, апостольски пропахшее Павликом, Павкой, Павлом, мать его вамп, Павлом Иванычем!..

— Все, что не из книг, текло мимо сознания, а бумажное кумирчато сплавлялось намертво. Ветром телка в котел заметало. Мир написан и произнесен. Он и есть — Длинный Язык.

— Книжки-то были порватые, аховые, с неразборчивыми авторами — Аков, Оков, Иков, Ехов… Дос, Лес, Голь, Ушк, Тов, Стой…

— Вот уж — усадьба «Даровое»! Отрадное, глядь! Кормовые культуры! Густопсовые жалобы берданного Вохрамея: «До че-го пу-ле-то ту-го!» Тут срока и вышли… Остались стада шолохо…

— Игры разума! В ссылке — в стукалку, в загранке — в рулетку, в Адлаге — в поддавки на сковородке…

— О, блатная музыка сфер — «симфеня»! Она прошлепывает нас, размораживает полуфабрикаты мыслей — туфта-наледь сплетует-отвалится, а квартет, как ни садись, «На Конец Времени» — останется… На языке сей Зонии счастливой!

— По Ханне, Лаг — геенна. Аиды — оттуда.

— Зато какая, глядь, Блатека! Кому-то — нудство, ан нам — манна! Писчая писча!

— Льнешь к словам, стараясь доскребстись корочкой до дна… К вашему сведению, семантика симана з/к — это вовсе не «заключенный каналарамеец», возводитель зик/куратов за колючекой, закладывающий камешинки в вершину — а метка, значок кобла мифологических чудовищ-трозиблей, зин/кам… Вот откуда истошно вышивается, берет начало дело…

— Аттракции, звуки… Где он чичас, могучий певучий лагерный язык, раскатистые льдистые гекзаметры древнего Римгорода?! Осталась ж лишь обуженная лужа, одна воркутня…

— Взыскуя безыскусности, внецитатности, отползая от циркуляров начетничества, бежа «книжной речи» — ты попросту конструируешь очередной безнадежный Самлаг, полный новоязв… Как то: адон, послушно доношу, бакшиш о ту шану, в тот год уродился зело гадоль меод, я «Сефер Кесеф» выменял за грош, дав агору сребром, открыл главу «Креди!» и принялся ликрать…

— Просто, ясно, отсебятно. Финики всем хороши, только их есть нельзя.

— Мороженые ассиги! Воспрянет сброд в людской — суки быкуют. А надо быть мудрым, властным морозным зыком…

— Знаешь такое крепкое дедовское слово — хавлага, то есть сдержанность. От Самлага до Хавлага!

— Ну, возроптаешь ты восемь раз — и никакого результата. Терпилово надо в себе свить. Мессия, то ись амнистия-избава, не придет в одночасье и не наступит враз Залагье, как наивно думают иные, а проступит мало-помалу, лаг-лаг, постепенно, зэколюционно. Как пустые бочки, должны пархи-солагерники из околелых земель — еле-еле душа в теле — кудыкаться, телепаться по подземным пещерам на Елеонскую гору, на последнюю поверку — там уж спросят о судьбе своих узников!

— Активно поспрошают… Мол, ну, зэчня, что скажете? Затянуться не желаете? И по губам, по губам — чтоб не забывали! Окурок — уро́к урок…

— Шнурки вытянут, душу вымотают… Какие-то непонятные понятые толкутся, крылом задевают… Йом Оё! Старший майор геттобезопасности на дверях — все, помнится, выспрашивал, как брелось сквозь ледяную баланду зимы, снежную крупу пурги — как же так, почему, сука, не съели тебя…

— Бог попал в Лаг и не выжил…

— Божества будут какие-то неизвестные, грозные, креозотные, как кондуктора, к примеру — Парторг Второй Дистанции.

— Да, БВР — Постлаг, метагетто, пусть без желтых лат. Ты возвратился сюда после того, как долгие годы пас свинарей у москвалымьянцев.

— Вся Москвалымь — это Колымлаг. Вот уж место намоленное! Просто вместо лапсердаков — черные ватники. Родной покрой — валяй, ваняй! Северосвинск!

— Вселенский Север! Каменноугольный период. Поселок Голова Угла.

— А правит там по-прежнему этот, как его, Тарщ Ктан… Лай-лама! Хозяин!

— Бел клык, мил-человек… Закон-проволока!

— Это стряслась как-то апокалиптическая битва добра и зла, мелкого, но много — сошлись две расы, орусы и мцы. А на самом деле в облаках над куклами героев сражались Лаг и Конц. Вот тебе и марлены, народы-исполины: «Здорово, Гули! — Приветик, Лили!»

— Есть схоласты, спорят не сходятся: что-кто первичней — Лаг в колючке или Лазарь в «каганке». По-моему, мы имеем данность… конца-краю нет… и не нашего ума размером с клубень… сверхнижние чины… шпалы в петлице…

— Железной птице железная и дорога! Упряжка тогда бежит ровно, когда наст тверд, хорей жасмин, а ямбуй древян…

— Так и вижу полустанки саманные в снегу и обочь убегающие вкривь верстовые столбы с натянутой сверху проволокой… Раньше-то не задумывался, а теперь дотумкал, что проволока некогда была сплошная, донизу, но с годами порезали, растащили, осталась наверху только — не дотянулись…

— Мидраши излагают, как благостно сиделось в Александровском саду-заводе, вдали от Ксантипповны — на ужин подавали холодную мочалистую говядину с крупной солью, сосали кагор и со скуки (а шо делать?) читали вечерами вслух, тяня дни в трудах и причудах. Каторгка!

— Город Солнца! Соцгородок!

— Пускай работает железная пила и купно с ней такое же кайло! Закон работотехники!

— Железная Колымосква, слезная железа…

— Да-а, кормили жутко, не лезло в глотку, особенно по утрам, лаг им в плоть… Овсянка на воде и эггсы в общем гаме… Ложечка джема и хэм белым кружочком на черном лехеме, дольке буханки. Пищеблок в абсентно-желтых тонах. Обсценные маты отовсюду. Эстеты, клерки кирки, вкушающие в ушанках, забинтованных справа…