Марина Болдова - Сестры

Да, я слушаю. Да, хорошо. К часу. Успею, не волнуйся.

Наташка бросилась в ванную комнату наводить красоту. Он сам позвонил и так скоро. Он хочет ее видеть и, возможно… Она уже сутки была без мужчины и вчера не могла никак заснуть, вспоминая Его ласки и поцелуи. Быстро подкрасившись, она влезла в туго обтягивающие бедра брючки и натянула облегающий грудь топик. В зеркале отразилась хорошенькая, с милой мордашкой и фигуркой фотомодели, девушка. «Хороша, чертовка», – довольно хохотнула она и пулей вылетела за дверь. Опозданий Он не любил.

Дверь была просто захлопнута, но не закрыта на замок. Кто-то дома. Впрочем, куда могла пойти эта девица в незнакомом городе, Лялька не представляла. Из кухни доносился запах жареного мяса. Лялька сбросила с уставших ног босоножки и обулась в домашние шлепки на маленьком каблуке. Привычка носить каблук даже дома у нее сохранилась с детства, когда она очень комплексовала из – за своего маленького роста. Сашка, когда они только поженились, пел ей шутливую песенку про собачку, у которой четыре ноги и «трогать ее не моги за ее малый рост, малый рост», чтобы хоть как – то заставить ее с юмором относиться к своим природным данным. А она на него жутко обижалась и обзывала его «Жердем». Почему не «жердью», спрашивал удивленный муж, на что она отвечала, что все – таки считает его мужским родом и ждет от него мужских поступков.

Лялька прямиком направилась в кухню, чтобы освободиться от тяжелых пакетов, которые она принесла из супермаркета. В кухне орал телевизор, пела одна из безголосых певичек, в последнее время плодившихся на эстраде со страшной скоростью. В мойке лежала грязная тарелка с засохшим соусом от мяса. Весь стол был усыпан хлебными крошками, которые размякали в лужицах пролитого кофе. Лялька едва сумела справиться с тошнотой. В голове застучали молоточки, предвестники длительной головной боли. Лялька выключила телевизор, но певичка не перестала петь, напротив, звук стал более насыщенным и объемным и явно исходил из колонок домашнего кинотеатра.

– Наташа, сделайте тише, пожалуйста.

Лялька вошла в гостиную и остолбенела. На экране отплясывала очередная «звездочка», но в комнате никого не было. Весь столик был усыпан кожурой фисташек. Стакан с недопитым соком «присох» к столешнице и никак не хотел отдираться. В довершении всего, на полу, рядом с креслом стояло блюдце с окурками, которые испускали жуткие миазмы. Лялька опустилась на диван и закрыла лицо руками. «Только спокойно. Если разозлюсь, с ней что-нибудь случится, сама потом буду мучиться. Сейчас посижу немного, потом уберусь». Сидеть пришлось долго, дрожь никак не хотела отпускать, головная боль все усиливалась, к тому же вернулась тошнота и сухость во рту. «Все признаки отравления. Так и есть. Меня отравило само присутствие этой твари в моем доме. Я долго не выдержу. Зря я пообещала Сашке, что попробую пережить ее появление. И даже не буду пробовать. Пусть сегодня же снимает ей квартиру, не то я уйду. И это будет конец нашим с ним отношениям».

– Ты как хочешь, а я не хочу и не буду терпеть это быдло в своем доме, – Лялька, когда была в особо пакостном настроении, выражений не выбирала, – сейчас приедут Кира и Марго, и будем тогда все вместе решать, что дальше делать с этим дитем заводского буфета.

Сашка сидел на диване с опущенной головой. Лялька могла и умела унизить. То, что скоро ей на подмогу подтянутся дети, его не обрадовало. Сегодня его секретарь Верочка весь день пыталась через агентства найти квартиру для Наташки, но везде получала отказ, как только говорила, что заселяться будет одна молодая девушка. Хозяева боятся пускать на квартиру незамужних девиц, поскольку те сразу устраивают в доме кутежи с мужиками, а неприятности с милицией никому не нужны.

Из коридора послышались голоса. В комнату, возбужденно переговариваясь, ввалилась троица. Брат и сестра, уже успевши поругаться, обиженно отворачивались друг от друга. Гриша, как арбитр, держал обоих за руки, видимо боясь, что его женушка может запросто заехать братцу в лоб.

– Александр Ильич, я не мог их отпустить вдвоем, они бы не доехали, разодрались по дороге.

– Молодец, Григорий, хорошо, что ты приехал, мне нужен в доме хоть один трезвый голос.

– Весь к вашим услугам, – в шутливом поклоне изогнулся зять, предусмотрительно не выпуская руку молодой жены из своей широкой ладони. Марго села рядом с матерью на диван и затихла.

– Где наша новая родня?

– В твоей комнате. Пришлось отдать ей на время твои владения.

Марго резво вскочила с дивана и понеслась по коридору в сторону своей спальни. Рывком открыла дверь и замерла на пороге. В комнате стоял удушливый запах крепких сигарет, смешанный с запахом ее любимых духов. То, что эта приживалка в наглую пользуется ее парфюмом, взбесило Марго до предела.

– Тебя чо, стучаться не учили? – Наташка сидела на постели и курила, стряхивая пепел в переполненное окурками блюдце.

– Я пока еще у себя дома. Так что заткнись и слушай. Быстро в зал, там из – за тебя, гадины, все собрались. Я тебе не мамочка и деликатничать не буду. Свалилась из своего Задрищенска на наши головы, так веди себя, как приезжая, не строй из себя хозяйку. Не дома, срач убери за собой сразу, – ткнула пальцем Марго в блюдце, полное воняющих бычков. Не дожидаясь ответа, она развернулась на каблуках и захлопнула за собой дверь. Гриша, невольно подслушавший весь монолог, подумал, как он еще мало знает свою женушку. Ласковая, как котенок, нежная, интеллигентная девочка, на его глазах превратилась в хамоватую девицу, ругающуюся, как вокзальный грузчик. Гриша усмехнулся. Такая Маргошка ему нравилась даже больше, потому, что сам он обладал характером взрывным, на язык был не воздержан и всегда – переживал, когда при ней с его губ срывалось откровенно стыдное слово.

– Ну и сука! Если через пять минут не придет, вытолкаю из квартиры взашей, а ты мне поможешь, – распорядилась она.

Гриша усмехнулся. «И ведь вытолкает, а я помогу». Григорий никогда не мог понять, почему он, состоявшийся в жизни мужик, перед которым трепещут подчиненные, сам полностью слушается эту маленькую, рыжую ведьмочку. Стоит ей надуть губки, как он кидается исправлять то, что натворил и не натворил. Вид ее рассерженной мордочки приводил его в отчаяние, и он готов был сделать что угодно, лишь бы она сменила гнев на милость. Вот так он ее любил. «Ты ею заболел, сынок», – говорил ему его отец.

Картина в гостиной не изменилась. Молчание длилось, наверное, с тех пор, как Марго покинула комнату.

– Мам, я тебя полностью поддерживаю. А тебе, папочка, могу сказать только одно. Сам наворотил, сам и расхлебывай. Ты как маленький, ей богу. Приехала какая – то тварь без роду, без племени, назвала тебя отцом, а ты и растаял. А экспертизу сделать как, слабо? Чего тут стесняться, ты человек при деньгах, мало ли кому вздумается к тебе в родственники записаться? А из дома ее нужно гнать. Ее мамаша к элементарным правилам гигиены не приучила, такие не в квартире должны жить, а на чердаках и в подвалах. Кстати, не удивлюсь, что оно так и было. Иначе откуда такое пристрастие к бычкам на блюдечках?