Марина Болдова - Курсистки

…Мама Ксюши умерла, когда ей исполнилось два года. Отец, который был старше матери на двадцать лет, долго не мог взять в толк, как так: ему бы – ан, нет, она, молоденькая совсем – и вперед него. Они тогда жили в Житомире. Ксюху он любил безумно и баловал безмерно. Но, он все время работал. Нужно было так: деньги поначалу шли на лечение жены, потом на подрастающую дочь. Очень скоро встал вопрос, а кто будет сидеть с малышкой? У соседки, которая помогала ему после смерти жены, родился собственный внук, да не где – то, а в самой Америке. И она уехала. Семен повздыхал недолго, а потом позвонил своей матери.

Мать Семена Ляшенко жила в Самаре, счастливо и беззаботно проводя время с третьим по счету мужем, партийцем не из последних и весьма состоятельным гражданином. Появление в их квартире сына и внучки она восприняла без энтузиазма, просто покорившись судьбе. Но ее муж, неожиданно даже для самого себя, привязался к смышленой малышке так, что решился выйти на пенсию, давно уже заслуженную по годам: ему перевалило за семьдесят. Дед Женя, Евгений Андреевич Кошелев, стал для Ксюши и нянькой, вытирая ей мокрый нос, и первым учителем, показывая буквы и цифры. К трем годам девочка читала слоги, знала весь счет до сотни и правильно расставляла шахматные фигурки на доске. Она пыталась рисовать, глядя на рисунки деда Жени, неплохого художника. Она помогала ему ухаживать за комнатными цветами, которые росли в горшках и кадках на балконе и в квартире. Он рассказывал ей сказки о каждом цветке, придумывая их сам. Вместо колыбельной, он пел ей русские романсы, аккомпанируя себе на гитаре.

Умер дед внезапно, после перенесенного на ногах гриппа. Семилетняя Ксюша, никак не хотевшая понять, почему так бессовестно он ее оставил, словно волчонок огрызалась на любые ласки овдовевшей бабушки и отца. Она закончила первый класс с одними тройками в ведомости. Бабушка до того растерялась, глядя, как внучка на ее глазах хладнокровно сжигает в тарелке документ, что даже расплакалась. Эти слезы немного смягчили сердце девочки, и она впервые посмотрела на нее без злобы.

Но заниматься внучкой бабушке все равно было некогда: ее увлекла новая любовь. Как позже узнала Ксюша, любовь была не такой уже и новой, зародившейся еще при жизни деда Жени. Бабушка уехала за новым мужем, Ксюша с отцом остались вдвоем. Но ненадолго. Через три года отец женился.

Появление нового члена семьи, мачехи Маргариты, Ксюша восприняла, как неизбежное зло. Услышав впервые шипящее «тупица», брошенное ей в спину, Ксюша ничего не ответила, но решила, что с нее хватит. Она ушла из дома, прихватив рубли из хозяйственного кошелька. Поймали ее на вокзале, когда она пыталась купить билет до Саратова: под Саратовом, в деревне, жила сестра деда Жени, они ездили к ней каждое лето, на недельку – две. Одиннадцатилетнюю путешественницу отдали рыдающему отцу и усмехающейся у него за спиной мачехе. Посмотрев в ее насмешливое лицо, Ксюша поняла, что все, что она делает, мачехе нравится. Потому, что та хочет, чтобы она была плохой. Ей так удобнее.

Однажды ей приснился дед Женя. Он укоризненно качал головой и ничего не говорил. Но она все поняла. Дед был ею недоволен. Она забыла все, чему он ее успел научить.

Пятерки сначала давались с трудом. Но седьмой класс она закончила на «отлично», к тому же выиграла городскую олимпиаду по математике. И довольный отец перевел ее в лицей.

И тут она поняла, что не готова быть лучшей. Требовали все и на равных: математичка, русичка, химичка и даже физкультурник. Но, да ладно бы! Но математичка, эта курица, ставила ей тройки. И не за ошибки в решении, а за пропущенные запятые. И за неправильно, с ее точки зрения, оформленную работу. И Ксюша взбунтовалась.

Отец, месяцами живший за границей, оставлял ее на мачеху и домработницу Лиду. Маргарита целыми днями где – то пропадала, Лида же, выполнив домашнюю работу, намертво приклеивалась к экрану телевизора. Никто не интересовался ее учебой, а уж тем более настроением…

Ксюша натянула куртку и присела на край скамейки, чтобы надеть сапоги.

– Ляшенко, ты почему не на уроке? – голос Мамзели, как ученики называли за глаза директрису лицея, раздался у нее прямо над головой.

– Меня выгнали, – соврала Ксюша.

– Пойдем, разберемся, – Мамзель положила ей руку на плечо. Вся злость, так до конца и не истраченная на математичку, вдруг нахлынула на Ксюшу. Она резко дернулась, встала и выбежала из здания. «Да, пошли вы все!» – крикнула она громко, стоя на крыльце.

– Бежим! – одна из девушек, пинавших, словно нехотя, кого – то, лежащего на асфальте, успела заметить приближающийся патруль почти вовремя. То, что только «почти», она поняла по протяжному свистку, от которого ей заложило уши. Оказалось, что те двое, которых она засекла, это полбеды. Настоящая беда в виде плохонького на вид мужичка стояла у нее за спиной и надрывно дула в свисток.

– Сонька, двинь ему в ухо! – Танька Косова, что была ближе всех к жертве и пинала ее более ожесточенно, чем другие, поспешила на помощь подруге.

Та, кого Танька назвала Сонькой, обернулась к мужчине, занесла руку для удара (она была как минимум на полголовы выше его), но произошло неожиданное: тот перехватил ее запястье и заломил ей руку за спину.

– У! Шпинек! Сука! Отпусти, больно! – заорала она.

– Сиди тихо! – сказал спокойно тот, заламывая ей вторую руку. Щелкнули наручники. Он толкнул ее в сторону ближайшей лавки и повернулся к Таньке.

– Не трогай! – Танька осторожно двигалась назад, к спасительным кустам. Вдруг ее спина во что – то уперлась.

– Давай сюда свои ручки, девонька! – ласково пропел чей – то голос совсем рядом. «Все, капец!» – подумала она и попыталась сунуть руку в карман куртки.

– И даже не думай! – парень в милицейском бушлате повертел перед ее носом наручниками.

Она все же дернулась. Споткнулась об лежащую девочку, выругалась уже в полете и приземлилась на пятую точку.

– Вы, козлы, не знаете, кто ее отец! – раздалось от земли, и грязный палец ткнул в сидящую на скамейке подругу.

– И кто же у нас отец? – парень повернулся к скамейке.

– Я – Софья Риттер, уроды!

Трое мужчин переглянулись. Александр Риттер был председателем областного суда.

Остальные девушки, пользуясь активностью Татьяны и Софьи, давно убежали.

– Коль! Скорую вызови, – парень наклонился над лежащей на асфальте без признаков жизни девушке в разодранном пуховике.

– Уже вызвал. Без сознания девочка? – Николай присел на корточки и положил ей два пальца на сонную артерию, – Жива. Вот, суки! Сорокин, давай этих грузи в машину!

– Может, не врет, эта, чернявая?

– А это пусть Михалыч разбирается. Наше дело – доставить.