Сергей Трищенко - ЯТ

– Тогда, вероятно, по моющим средствам? Выщелачиваете?

– Нет! – старичок рассердился окончательно и ушёл.

Его спина, сверкая негодованием и возмущением, долго сияла бы на солнце, слепя глаза, но её скрыл из виду, заслонив, подскочивший разносчик:

– Купите отвращение!

– Зачем оно мне? – отказался я. – Гадость какая-то!

– Я предлагаю не гадость, а отвращение к гадости! Порой оно бывает очень необходимо: вдруг вам что-то не понравится, вы и примените отвращение.

– Нет, – снова отказался я, – звучит как-то слишком не очень.

– Что в имени его вам? Главное – чёткое выполнение функции.

– Вот-вот, – пробормотал я, – хоть пей, да дело разумей, как говаривал дедушка Крылов.

– Абсолютно верно! Я вижу, вы деловой человек. Значит, мы поймём друг друга.

– Предположим. И что же делает отвращение?

– Оно отвращает, то есть переворачивает мнение человека на сто восемьдесят градусов, изменяет на обратное. От-соединяет, от-влекает и вращает, вращает до тех пор, пока человек не обернётся спиной к тому, к чему до сих пор стоял лицом.

– Что, если одновременно с вращением поворачивать голову в противоположную сторону? – предположил я. – Не вернётся ли всё на круги своя, или не останется ли на прежних местах?

– Имеется в виду внутренний взгляд, – пояснил продавец. – Поворачивается он. Голова тут ни при чём.

– Большое спасибо за интересную, содержательную и познавательную беседу, – поблагормотал я, – но отвращение мне вовсе не нужно.

Уже отйдя – на небольшое расстояние, я услышал, как продавец рассуждает сам с собой:

– Видимо, упаковка плохая… испаряется. Иначе купил бы. Придётся перепаковывать.

– Сразу нужно бы паковать!

– Сам бы и паковал!

– Мы же договаривались: ты пакуешь – я продаю.

– А чего ж ты не продавал?

– В туалет ходил…

Я не дослушал продолжения междусобойной бессодержательной беседы, поспешив за Гидом и Томом, рассматривающих на прилавке нечто непотребное: никто его не требовал, не брал, не интересовался. Я присоединился к ним.

Предлагали вакханалию – нечто вроде пенистого пудинга с лентообразными вздыбленными подрагивающими кольцами.

– Во-во, – усмехнулся Том, – совсем как в анекдоте: пьяный дебош заказывали?

– Очень даже возможно, – подтвердил Гид, – я лично видел объявление, где предлагался широкий выбор дебошей, в том числе и пьяный.

– Да? – Том сразу погрустнел. – И это можно купить?

– Это – проще всего. И недорого.

– А как же, – спросил я, зевнув, – «ничто не достаётся нам так дёшево, и ничто не ценится так дорого, как вежливость»?

– Обычный баланс спроса и предложения, – пожал плечами Гид, отстраняя наиболее нахальных офень.

– Выходит, вежливость обходится дешевле дебоша? – решил выяснить я.

– Смотря для кого, – пояснил Гид, – кому-то дешевле вежливость, кому-то – дебош. Кто что производит. Товарный обмен.

Где-то посредине торгового ряда мы стали свидетелями небольшого разговорчика – микропереброски слов:

– Честь у вас есть?

– Нет.

– А достоинство?

– Такого не держим.

– Тогда, может быть, у вас есть хотя бы…

Но мы прошли мимо и продолжения не услышали. Услышали другое. Трудно не услышать, когда кричат у самого уха – я чуть не оглох.

– Выбирайте выражения, выбирайте выражения! – кричал разносчик. Я решил посмотреть. Том тоже подошёл поближе.

Выражения предлагались разные. Некоторые, на мой взгляд, выглядели очень неплохо. Они являлись выражениями чего-то (например, я заметил выражение восторга: сам восторг продавался в другом месте). Зато другие… На них и смотреть не хотелось: неприятное ощущение возникало при первом же взгляде на них. А при втором… Они, очевидно, и были теми выражениями, пользоваться которыми не рекомендуется. По крайней мере, в хорошем обществе. И, однако, они тоже являлись выражениями чего-то. Но чего?

С одного человека слетела спесь. Он стоял, торговался с офеней, причём так, что, будь я на месте офени, вряд ли продал ему хоть спичку, не говоря о слоне. И вдруг спесь слетела с него и, тяжело взмахивая крыльями, стала забирать кверху, удаляясь от людей. Народ, задрав головы, напряжённо следил за полётом.

– Упадёт! – говорили одни. – Тяжела. Не долететь ей до крыши.

– Если крыша поедет в другую сторону – не долетит, – соглашались другие.

– Не упадёт, долетит, – возражали третьи, – ишь, как крылища-то распластала!

– Видно птицу по полёту, – говаривали некоторые, причём почти хором, хотя и независимо друг от друга.

Мы, повинуясь стадному чувству, тоже проводили спесь взглядами – она так-таки не упала, продолжала лететь и скрываться из поля зрения. Мы двинулись вслед за ней: не потому, что захотели заполучить, просто шли в ту же сторону. Так нас вёл Гид, обещавший показать что-то полезное и познавательное, что служит наполнителем, составной частью, некоторых СЖ…

– Не извлекли ли его из вашего? – многозначительно поднимал он брови. – Надо бы посмотреть…

По пути мы встретили человека, организовавшего доходное дело: он молол чушь на электрической мельнице и продавал по двадцать полуятиков за стакан. Брали охотно.

Паренёк, помогавший купцу перетаскивать товар, торговался об оплате:

– Я дам тебе совет… – назидательно говорил купец.

– Хороший? – с надеждой спрашивал паренёк.

– Смотря как воспользуешься. Нет ничего абсолютно плохого или хорошего. Держи карман шире, – и он подал парню что-то, тщательно заввёрнутое, в два или три слоя плотной жёлтой бумаги. Тот поспешно спрятал пакет в карман, не рассматривая. Никто рассматривает советы сквозь бумагу. Сквозь пальцы – бывает.

В торговых рядах наметились изменения: увеличилось количество красок, они стали ярче, выразителеней – красней, зеленей, синей. Не детский ли отдел? Я спросил Гида.

Вместо ответа он подвёл нас к продавцу, по восточной привычке изготовляющему товар в присутствии покупателя и спросил:

– Что ты делаешь?

– Глупости.

Глупости пищали и улыбались – точь-в-точь детские игрушки! Но некоторые были с зубами. И не первой свежести.

Рекламные лозунги-вывески здесь выглядели ярче, чётче, бросче, звонче, резче, да и были покруче написаны: угол и уровень надписей падали стремительно.

Мы читали на выбор: «Красному и дурак рад», «Болтайте до посинения», «Молодо-зелено», – но не успели прочитать всего: Гид повлёк нас мимо сего далеко не детского ряда. Мимовав его, мы вступили в продуктовое царсвто – царство театральных, мишуровидных овощей и фркутов, глядя на которые хотелось фыркнуть. Или здесь продуктовое царство для братьев и даватьев наших меньших? Во всяком случае, так казалось.

На одном прилавке в фотографической кювете дрожало розовое желе раздражения – словно пюре из тёртого мотыля.