Сергей Трищенко - ЯТ

– А что за свободу ему дали? – поинтересовался проходящий, по внешнему виду – бизнесмен. Он так и проходил: по внешнему виду, оставив нас с внутренней стороны. – Я ищу свободу от зуботычин.

– И такая есть? – изумился Том.

– Конечно! Есть разные виды свобод…

– Знаю-знаю, – перебил Том (Если знает, чего спрашивает?) – свобода слова, печати, собраний, вероисповедания…

Незнакомец покачал гооловой из стороны в сторону:

– Слово всегда оставалось свободным. Люди – да, теряли свободу, страдали из-за слова – своего или чужого. А слово… что ему? Однако есть свобода слова, свобода для слова и свобода от слова. А также и слово для свободы и слово свободы. Слова от свободы нет – заметьте. А само слово… оно же не воробей, его запросто не поймаешь.

– Даже у вас? – ахнул Том. – А за что его можно поймать?

– Даже у нас… Подробности словесной охоты вы можете узнать у охотников за словами. Печать… печать ставят куда ни попадя. Свобода собраний определяется свободой человека: что он может сказать на собрании? Вероисповедание… исповедовать можно не одну веру, но и много других вещей, людей и понятий.

– А обыкновенная свобода продаётся?

– Свободы нет. То есть просто свободы нет принципиально. Свобода – это отсутствие ограничений. Есть ограничения – нет свободы, нет ограничений – есть свобода. Отсутствие барьера есть свобода передвижения.

– А какая ещё свобода есть?

– Свободла творчества, свободла предпринимательства, свободла торговли.

– А почему вы говорите то свобода, то свободла?

– Свободла – значит, свобода для чего-то. В том числе и свобода для слова, печати, собраний, вероисповедания – тут эти значения совпадают. Это как понятия гравитационной и инертной массы: один килограмм массы на Земле имеет вес один килограмм в средних широтах; 1,02 кг – на полюсах и 0,998 кг – на экваторе. На Юпитере он весил бы двести с лишним килограммов. Но сама-то масса не растёт! Так и со свободой. Она одинакова всюду, но в разных условиях будет проявляться по-разному, иметь разные значения.

– Но раньше ведь не различали гравитационную и инертную массы, – возразил Том. – И почему тогда не свободля, а свободла?

– Тонкое «я» слишком искажает смысл – сразу начинают копошиться всяческие нездоровые аналогии вроде «сводня», «…воб… ля» – если удалить «соду». «А» как-то надёжнее, – поморщился я, пытаясь объяснить по-своему.

– Именно! – подхватил ранее проходящий, а теперь остановившийся и разговаривающий с нами, да ещё и втянутый в дискуссию, короче – дискутант. – То же и со свободой и свободлой. Более того, раньше вообще не знали, что такое свобода, а не то, чтобы различать свободу и свободлу.

– Свобода для, свобода от, и просто свобода, – пробормотал Том, как бы запоминая.

– Не слушайте его, – фыркнула сварливая тётка в фартуке, выходя из открытых дверей какой-то забегаловки: она что-то сварила и теперь топталась с дымящейся кастрюлькой в руке, – свободла – это подлая свобода. Уж я-то знаю…

– Вы бы лучше помолчали бы, – повернулся к ней дискутант, – раз ничего не понимаете в сути вопроса…

– Кто не понимает? Я не понимаю? – тётка взмахнула кастрюлькой. – Да я сама представительница самой свободной профессии и готовлю управление государством, – и она ещё раз качнула кастрюлькой, – а вы…

– Пойдёмте отсюда, – потняул нас Гид, чуть ли не мяукнув, – здесь может стать очень жарко…

Уходя, я обернулся. И кое-что увидел и услышал: тётка размахивала кастрюлькой, а дядька крыл её последними словами техники.

Как бы то ни было, мы получили массу теоретических сведений из разных областей науки и техники, что способствовало значительному увеличению силы и остроты нашего ума, повышению его способности проникать туда, куда ещё никто не проникал и не пытался проникнуть.

Отойдя – от места, но не от дискуссии – словно в развитие тезиса об остроте ума, мы заметили человека, тоже занимающегося заострением, но не ума, а чего-то внешне другого. Приблизившись – но не очень близко – мы поняли, что он оттачивал на наждачном кругу остроты. После завершения процесса пробовал лезвие на ногте, а некоторые для пробы бросал в цель – подвешенную на стене мишень дартса. Часть острот попадала в мишень и застревала в ней. Остальные осыпались вниз лёгкой шелуховидной пыльцой, иные вообще не долетали до цели.

Увидев, что мы остановились в пределах досягаемости, он метнул остроту в нас. Но мы успели пригнуться, и острота пролетела мимо, лишь слегка оцарапав Тому левое ухо, и вонзилась в столб. Острота оказалась плоской, хотя и обоюдоострой.

Отойдя, я обернулся, и заметил, что бомжевидный мужчина остановился, вытащил остроту, и начал бриться, не намыливаясь.

– Да, Гид, вы упомянули чушь собачью, – вспомнил я, – а другие чуши бывают?

– Зачем они вам? – отмахнулся Гид. – Чушь – она чушь и есть. Собачья – значит, специально для собак. Как собачьи консервы.

Живой иллюстрацией блестящего лакированного бока консервной банки упомянутых консервов шёл человек, с ног до головы лоснящийся от самодовольства, которое недавно втирал себе в лысину, а оно не ограничилось лысиной и перемазало его полностью. Но лысина сверкала сильнее всего.

– Самолюбие и самодовольство, – задумчиво пробормотал Том, – что между ними общего? Мне кажется, это одно и то же.

– Нет, – возразил Гид, – самолюбие более глубокое, более внутреннее. А что касается самодовольства, то их встречается несколько типов. («Несколько типов у нескольких типов», – сострил в сторону Том.) Есть внутреннее, когда человек доволен собой, и ничто внешнее его не задевает. Другое, наоборот, направлено наружу, бьёт на внешний эффект и граничит с бахвальством, которое есть не что иное, как гипертрофированная гордость, обильно умащённая самомнением…

Том хотел восхититься, но не успел: снова, как и вчера, мы заметили лёгкое оживление на улице, по которой туда и сюда перемещались группки народа, собирались, разбирались, спешили в одном направлении, возвращались в другом.

– Что такое? – заинтересовались мы. – Что где дают? Продают? Выдают? Отдают? Передают? Может, и нам оно нужно? Важно? Натужно?

Гид пообещал выяснить и мгновенно исчез, затерявшись в толпе, но не прошло и минуты, как он из неё вынырнул, отдуваясь и выпуская изо рта словно бы струйки воды, но фактически – чего-то другого.

Как оказалось, открылся источник конфликта – внезапно и неожиданно. Сначала хотели вызвать пожарную команду и откачать, но тут вмешался предприимчивый делец. Развив бурную деятельность, он организовал хорошую рекламу и в короткий срок устроил широкую распродажу конфликта. Источник оказался неглубоким, небольшим и конечным, с малым дебитом. Вскорости весь конфликт был исчерпан. Счастливые покупатели с полными вёдрами разбегались в стороны. Те, кому не досталось, разбредались, глухо ворча, с недовольным видом. Некоторые через несколько минут бросали вид в ближайшую придорожную канаву, а более воспитанные – в урну.