Алексей Слаповский - Хроника № 13 (сборник)

– Как? – опять не осилил догадаться Каюмов.

– Патриотизм! – уважительно произнес мэр, и все приосанились, словно услышали гимн родной страны, исполняемый на государственном торжестве.

До Каюмова, похоже, начало что-то доходить. Он задумался. Мэр смотрел на него отечески, уверенный в правильном сыновнем ответе.

И свита, и женщины-работницы чувствовали, как тепло разливается в их душах. Любимцев и Каюмов стояли друг перед другом, как два помирившиеся брата (которые, впрочем, и не ссорились), вот-вот, казалось, они сойдутся в крепком мужском объятии, похлопают друг друга по плечу и скажут что-нибудь вроде:

– Вот так-то, брат!

– Да, брат, вот так-то!

Одна из работниц даже всхлипнула и утерла глаза уголком платка.

– Что ж… – сказал Каюмов.

И тут в ворота влетела Валя.

Не разобравшись, кто пришел и зачем, она сходу закричала:

– Вы когда от мужа отстанете, в конце-то концов? Проходу не дают! Я сказала, не будет он нигде висеть курам на смех! Мы живем, ни к кому не лезем, и вы к нам не лезьте! Знаю я, как это бывает, телевизор смотрим, слава богу! Как только кто начинает мелькать, начнут про него бла-бла-бла, какой он хороший, только и жди потом, что объявят: и проворовался, и за границей недвижимость, и связи с оппозицией, и на квартире у него пять миллионов долларов в сахарнице откопали! Нет уж, спасибо! Пошли отсюда все сейчас же!

Все растерялись.

Все, кроме Любимцева.

Он, указывая рукой на Валю, сказал с гордостью:

– Вот! Вот правильная русская женщина! Грудью за семью, за мужа стоит! Только вы, извините, не знаю вашего имени-отчества, сначала войдите в принцип вопроса…

Валя из сказанного мэром уцепилась только за одно слово, которое ей показалось оскорбительным:

– Какой еще грудью, ты чего тут несешь, не проспался, что ли? Да еще пальцем в меня тыкает, вы гляньте!

Может показаться невероятным, что наша отечественная женщина не распознала высокую персону, обычно у нее, напротив, чутье на серный дух начальства даже острее, чем у отечественного мужика, она осторожнее, опасливее. Но такова была Валя, она, и в этом Любимцев попал в точку, за семью и мужа вставала горой, ей гневом застилало глаза, и все равно ей было, кто перед ней, бог, царь или герой.

– Юр, ты чего стоишь? – крикнула она. – Твою жену тут почем зря полоскают, а он рот раскрыл!

Это замечание было несправедливым: рот Каюмова был не открыт, а крепко сомкнут. И желваки играли. А вот после слов жены он его раскрыл. И, раскрыв, произнес:

– Вы это, в самом деле… При всем уважении… Езжайте уже, пожалуйста, и не надо сюда больше… Мне работать надо.

И отвернулся, и начал что-то там ковырять своей отверткой.

Все боялись глянуть на мэра.

Поэтому история не сохранила сведений о том, каково было его выражение лица. Догадайтесь сами.

Любимцев молча повернулся и пошел к машине.

И уехал.

В тот же день на производство Каюмова нагрянули инспекции налоговая, санитарная, природоохранная, архитектурная, пожарная, а заодно, конечно, и представители правоохранительных органов. Что они там делали, как вел себя Каюмов и как бушевала Валя, описывать не хочется, потому что ничего в этом художественного, к сожалению, нет.

Забегая вперед, скажем, что в считанные недели Каюмов остался без своего бизнеса, а также и без денег, потому что пришлось выплачивать большие штрафы, он залез в долги, семья продала дом и купила на остаток средств скромную двухкомнатную квартирку. Юра от огорчения начал, увы, выпивать, но на выпивку при этом добывает деньги не попрошайничеством, как некоторые, а честно, подрабатывает грузчиком на рынке. Валя же, достав старую бабушкину швейную машинку, взялась шить и перешивать всякое барахлишко для своей школьной подруги, хозяйки магазина сэконд-хенда, тем и кормит семью.

А Доску почета открыли, как и было назначено, шестнадцатого марта две тысячи тринадцатого года. Как выкрутились? Да просто: сработал опытный ум Пряжинцева: вернули ту женщину, которую убрали, заменив нехорошее, не позитивное слово. Получилось: «Воспитательница детского учреждения». Надпись стала длиннее и мельче, но, в конце-то концов, смотреть не на нее будут, а на человека, который важнее любой надписи.

10.03.13. Саратов

Когда у жены Лидии, еще вполне крепкой шестидесятипятилетней женщины, случился инфаркт, Разоев почувствовал, кроме печали, что-то вроде удовлетворения. Жизнь последних лет была слишком легка и беззаботна: дети разъехались, пенсию выплачивают небольшую, но регулярно, все есть и делать нечего. Это настораживало, настраивало на предчувствия, вот они и оправдались. Лучше уж так, могло быть и хуже – скоропостижно и окончательно.

Врачи «скорой помощи», поставившие предварительный, но близкий к утвердительному диагноз, хотели забрать Лидию в больницу. Она, конечно, отказалась: дома стены помогают, а в больнице все чужое и неприятное. Если судьба умереть, я и дома умру, а судьба выздороветь, и дома поправлюсь, сказала она врачам.

Ладно, ответили врачи, дело ваше, пишите отказ.

Лидия испугалась:

– Почему отказ? Я не отказываюсь, я сомневаюсь.

– Вы едете или нет? – спросили врачи.

– А что, так плохо? Я уже умираю?

– Нет. Но лучше обследоваться.

– Вот в себя приду и обследуюсь. В поликлинике.

– Значит, вы отказываетесь госпитализироваться?

– Отказывается, – ответил Разоев, зная, насколько трудно Лидии произнести прямое слово.

– А ты за меня не отвечай! – рассердилась Лидия. – Я не отказываюсь, а не хочу.

– Хорошо, – терпеливо сказали врачи «скорой». – Вот бумага. Подпишите.

– Зачем?

Лидия не любила подписывать всякие бумаги, она всегда чувствовала в них какой-то подвох, Разоев в этом пункте был с ней солидарен.

– Затем, – сказали врачи, – что мы берем на себя ответственность. Это не для вас надо, а для нас, понимаете?

– Порядок такой, – разъяснил жене Разоев.

– Для отчета? – спросила она и даже, несмотря на свое состояние, усмехнулась: мол, знаем, понимаем, что такое отчет.

И ей ли не знать: тридцать четыре года проработала в городском статистическом бюро, где отчеты требовались ежедневно, а то и ежечасно.

И она подписала бумагу, не читая, чтобы лишний раз не волноваться: долгий жизненный опыт говорил ей, что в документах такого рода ничего приятного написано быть не может.

Врачи уехали.

Лидии к ночи стало чуть лучше. Она уговаривала Разоева лечь поспать, но тот не соглашался, сидел в кресле рядом. Даже не включал телевизор, чтобы не беспокоить жену. Потом она заснула, вздремнул и Разоев.

Утром пришла участковая.

– Зря вы в больницу отказались, – сказала она. – Там бы за вами наблюдение было постоянное. А я сегодня к вам пришла, потому что мы обязаны после «скорой», а потом вам придется самой ходить ко мне, да еще заранее записываться.