Алексей Слаповский - Хроника № 13 (сборник)

Лукьянов в отчаянье вскрикнул:

– Ты так? Ладно! Тогда иди ко мне!

И побежал вперед, на Серого. Он не боялся камней, то есть боялся, но не трусливо, а расчетливо, он хотел одного: добраться до этого негодяя и расправиться с ним. Хотя расстояние быстро сокращалось и Серый бросал не на бегу, а стоя, он мазал. Вернее, Лукьянов ловко маневрировал, бежал не по прямой, а зигзагами.

И все же один камень угодил Лукьянову в лицо, камень небольшой, но острый, Лукьянов ощутил на щеке теплое жжение, это прибавило ему силы и злости.

Серый не выдержал, бросил тазик, пустился наутек. Не к лесу, не по дороге, а по скосу холма, длинной дугой. Лукьянов же, как в фильмах ВВС о дикой природе (он любил эти фильмы), помчался наперерез длинными львиными махами.

И настиг. В прыжке повалил, подмял под себя. Урча, перевернул с живота на спину, чтобы видеть испуганную рожу подлеца, и стал отвешивать ему пощечины.

– Не надо! Хорош! Всё! Завязал! – кричал Серый.

– Я тебе завяжу! Я тебя узлом завяжу так, что никто не развяжет! Сучонок мерзкий!

– Слезь, раздавил!

Лукьянов вспомнил, что весит в самом деле прилично, а пацаненок под ним совсем тощенький, как бы не поувечить. Приподнялся, встал, очистил колени.

– В следующий раз будешь знать.

Хотелось еще что-то веское добавить, но больше ничего на ум не приходило.

Лукьянов пошел к своей даче – уже, как ни странно, не настолько уставший, даже, пожалуй, посвежевший, взбодрившийся. С удовольствием вспомнил о бутылке водки, что стоит в холодильнике. Славно сейчас выпить с устатку, да и закусить не мешает.

И вдруг все померкло.

Провалилось.

Исчезло.

Очнувшись, он потер глаза – с ними что-то случилось, все вокруг стало серым.

Нет, это просто вечер незаметно подкрался, солнце ушло за горизонт, да еще и тучи наползли.

Серый сидел у забора, на коленях у него лежал увесистый обломок доски.

Лукьянов пощупал зудящий затылок, посмотрел на пальцы.

Кровь.

– Ты этим меня? – кивнул он на доску.

– Ну.

– И зачем?

– Я сказал – убью.

– И что это тебе даст?

Серый не понял вопроса. Сплюнув в сторону, он встал и поднял доску.

Лукьянов хотел подняться с земли и понял, что не может. Будто кости вынули из тела, какой-то вялый неуправляемый студень остался.

«Растяжимость костей», вспомнил он и невольно усмехнулся.

– Ты че лыбишься? – подозрительно спросил Серый и оглянулся.

Никого вокруг не было, он успокоился. Высоко поднял доску, примериваясь.

– Дурачок, ты же пожалеешь, – сказал Лукьянов. – Я тебе по ночам сниться буду.

– Да щас прям!

И Серый ударил.

Но у Лукьянова откуда-то взялись силы, он рывком отбросил тело в сторону, доска вскользь ударила по плечу. Лукьянов вскочил, оперся о забор, а потом оттолкнулся от него, упал всей массой на Серого. Вырвал у него доску, а потом обхватил пальцами тощую воробьиную шею. Сдавил. Лицо Серого побурело, он хрипел, глаза выкатились.

– Будешь еще? Будешь? Будешь? – спрашивал Лукьянов, но понял, что Серый просто не может ответить.

Ослабил хватку.

– Бу… кхе… кха… Буду!

– Я же убью тебя, идиот! Я не шучу! Ты мне выбора не оставляешь! Ведь если я тебя не придушу, гаденыш, ты же не отстанешь, ведь так?

– Ладно…

– Что?

– Я пошутил.

– Это шутки? Ты мне череп, наверно, проломил!

– Я не хотел.

– Как не хотел? Ты именно хотел меня убить, сам сказал.

– Я пошутил.

– Не ври! Хотел убить!

– Ну хотел. Теперь не хочу. Хватит, больно. Отпусти.

– Отпущу, а ты опять нападешь? С какой-нибудь доской, а то вообще топор из дома притащишь.

– Ничего я не притащу. Дышать нечем, отпусти.

Лукьянов убрал руки, но не вставал.

– И что делать? – спросил он.

– Ничего. Я домой пойду.

– А если не пойдешь? У тебя телефона нет, случайно?

– Дома.

– Скажи номера отца и матери. Позвоню, чтобы тебя забрали.

– Не помню я. Там номера длинные, у меня в телефоне просто забито – мама, папа.

И у всех так же, подумал Лукьянов. Никто не помнит ничьих номеров.

– Может, тебе денег дать, чтобы ты отстал?

– Не надо. Я домой хочу.

– Какой бескорыстный. Я ведь не шучу. Тысячу дам.

– Правда, что ли?

– Серьезно.

– Ладно.

Вот на что они все покупаются, подумал Лукьянов. На элементарное. На деньги. Как я раньше не догадался!

Они пошли к даче Лукьянова.

Вошли в небольшой дачный домик, одноэтажный, состоящий из веранды и двух комнаток. Сколько помнит Лукьянов, отец всегда что-то доделывал, достраивал. И по сию пору сохраняется вид незаконченной стройки – в углу стоят планки плинтусов, на подоконнике рулоны обоев, у посудного шкафа – ящик с инструментами: дрель, ножовка, гвоздодер, молоток, топор, бумажные кульки с гвоздями и шурупами.

Лукьянов взял в пиджаке ключи от машины, которая стояла перед воротами здесь же, на участке. В машине были документы и деньги.

Коротко пискнула и щелкнула сигнализация, Лукьянов открыл дверцу, потянулся к сумке.

И что-то почувствовал.

Осторожно повернул голову.

Серый стоял перед машиной, пряча руки за спиной. Встретившись с Лукьяновым взглядом, он презрительно сказал:

– Че мне тыща, мне это мало!

– Сколько же тебе? И вообще, дружочек, странно все получается. Это ведь ты ко мне воровать залез. Но хорошо, хорошо, не буду на эту тему. Что у тебя там? Что ты там прячешь, покажи?

– Ничего я не прячу. Вылезай давай.

Серый переступил ногами, расставляя их для устойчивости.

– Ты вылезешь или нет? Мне домой пора.

3 – 19 мая – 77-й чемпионат мира по хоккею с шайбой (Стокгольм, Швеция и Хельсинки, Финляндия). Сборная Швеции выиграла чемпионат мира в девятый раз.

(Смотрел, вспоминал, как девчонки из моего класса в тетрадках линовали турнирную таблицу. И вклеивали газетные фотографии хоккеистов – Харламова, Мальцева, Якушева… Вспомнил еще: две подруги-болельщицы были на матче знаменитостей в ледовом дворце «Кристалл». Стояли у самого бортика. В перерыве подъехал Сам Такой-То и сказал: «Девушки, встретимся вечером для любви». Они ответили: «Мы еще именно девушки». Он сказал: «Рано или поздно это должно случиться. Со мной – неплохой вариант!». Они не согласились, но охотно об этом всем рассказывали. Я слушал и не верил, что мои одноклассницы могут вести такие разговоры. Мир слегка перевернулся.)

Умер кинорежиссер Алексей Балабанов. Был в движении, искал… И находил. И еще больше нашел бы, уверен… Не только там, где искал прежде. Большая потеря, очень.

Почти во всех фильмах Балабанова – подъезды, лестницы, двери, двери, лестницы, подъезды. Бесконечное путешествие по чужим людям. Бесприютность. Поиски утраченного дома. (Реального Дома, теплого, жилого, любящего, нет, кажется, нигде…) Виды из окон на безлюдные улицы… И герои Виктора Сухорукова, говорящие во всех фильмах и со всеми очень громко, будто с глухими…