Алексей Слаповский - Хроника № 13 (сборник)

И настала пятница – первая пятница после долгого перерыва.

С утра все были слегка возбуждены.

– Я перед первым трахом так не волновалась, – сказала Марине Лиза, иногда допускавшая такие выражения, хотя и была девушка в целом интеллигентная.

– И не говори! – отозвалась Марина.

– Ничего особенного не случилось, – обмолвился Борис Соломонович, мудро умеряя чрезмерный восторг: завышенные ожидания чреваты разочарованиями.

И вот Дымшев уехал.

На этот раз не стали оттягивать, и без того истомились, тут же начали готовиться, накрывать на стол, резать, расставлять, раскладывать.

– Прямо счастье какое-то! – сказала Ирина Сергеевна, утирая глаза.

Борис Соломонович достал водку.

– На чем? – спросило Павел.

– Ни на чем. Чистая. В определенном смысле жизнь начинается с нуля. Вернее, с простых величин.

– Это очень верно, – покачала головой Ирина Сергеевна, глядя на Бориса Соломоновича с откровенной нежностью, – вы даже не представляете, как это верно!

То был, наверное, лучший вечер в их жизни. По крайней мере, той жизни, которую мы можем назвать пятничной.

Они сидели допоздна: сначала как следует пообщались за едой, потом играли в «литературу» – с азартом, с наслаждением, расходились довольные, как дети после елки.

И была еще одна пятница, и еще одна, и еще.

Первым тостом Бориса Соломоновича теперь были слова:

– За вашу и нашу свободу!

Всем понравился красивый лозунг, хотя те, кто помоложе, оказывается, не знали его происхождения. Широко эрудированный Борис Соломонович рассказал об исторических корнях этого призыва, о протестном движении в послевоенной Польше, о вводе в 68-м году советских войск в Чехословакию, о демонстрации на Красной площади, когда горстка отчаянных людей вышла с плакатами протестовать, была схвачена, избита, а потом их отправили кого в психушку, кого в тюрьму, кого в ссылку.

– Какое у нас было государство агрессивное! – удивилась Лиза.

– Оно и сейчас такое, Лизанька, – усмехнулся Влад.

– Ну, я бы не сказала! – возразила Марина, хотя тоже так думала. Просто она немного ревновала Влада к Лизе.

И в тот вечер некоторым казалось, что в руках у них не карты, а крамольные антиправительственные листовки.

Однажды вечером, когда они закончили ужин и, убрав со стола, переходили ко второй части – к картам, вдруг распахнулись ворота и въехало такси.

Из него вышел Дымшев.

Карты, конечно, тут же убрали, наскоро распихали по углам посуду и другие приметы пиршества, но все сделать не успели, Дымшев уже стоял на пороге кухни и наблюдал за суетой. Он все понял. Неровными шагами направился к столу, сел за него, широко оперся руками и спросил:

– По какому поводу? День рождения? Взятие Бастилии? Хэллу… Хэллоуин?

Ирина Сергеевна, тихая женщина, иногда проявлявшая редкостную смелость, решила все взять на себя:

– Это все я, Николай Павлович. У меня… Годовщина работы здесь, пятнадцать лет, вот я и…

Но Борис Соломонович не позволил ей геройствовать и не хотел ею прикрываться. Он сказал:

– Мы просто остались после рабочего дня пообщаться. Это запрещено?

– Вообще-то да, если с выпивкой, – ответил Дымшев. – Да и без выпивки не приветствуется.

– Насчет выпивки вам лучше знать! – отчеканила Марина.

Дымшев повернулся к ней. Долго смотрел в глаза, слегка покачиваясь на стуле. Марина спокойно выдержала этот взгляд.

– Ладно, – сказал Дымшев. – Вас понял.

Он вышел, прошел в свой кабинет, что-то взял там и уехал.

На другой день им было объявлено, что кухня упраздняется окончательно. Включая кофейный автомат. Мебель и прочее, купленное на личные деньги, вывезти в три дня. А пока помещение будет закрыто.

И явился человек, и врезал замок в дверь.

Это было объявлением войны. Вернее, уже ее началом.

Через пару дней кто-то, оставшись вечером, взломал замок.

Дымшев распорядился поставить дверь металлическую, с замками особой сложности и прочности.

А в коридоре у входа появился охранник.

В России тех лет, о которых мы повествуем, не оставалось ни одного здания, ни одного хоть сколько уважающего себя учреждения без охранника, сотни тысяч, а то и миллионы мужчин в униформе сидели или слонялись у входов – все чем-то похожие: неопределенного возраста, неуловимой внешности и с одинаковой непроницаемостью бог знает о чем думающих глаз.

Но ОТДЭ эта зараза миновала – было бы нелепо, учитывая малочисленность сотрудников и то, что ни разу за всю историю отдела не было попыток проникновения, воровства или промышленного шпионажа – слишком специфичной и узконаправленной была его деятельность.

– Автобус для столовой не сумел выбить, а охранника выбил! – возмущалась Марина. – Как он сумел, интересно, у нас же штат лимитированный!

Вскоре выяснилось как: Дымшев уволил Бориса Соломоновича.

Не подкопаешься – по возрасту.

Хотели устроить демонстративные проводы: сдвинуть в пятницу вечером столы, принести с собой все необходимое, включая шампанское, но Борис Соломонович отговорил.

– Не надо, все равно нам будет не по себе. Лучше просто посидим в ресторане.

Без Бориса Соломоновича стало пусто и скучно, будто не один человек ушел, а половина коллектива.

Павел предложил устроить итальянскую забастовку: все делать только в строгом соответствии с правилами и инструкциями. Не подкопаешься! Спросят, почему экспертные отчеты стали составляться так медленно, мы ответим: начальство требует пунктуальности, вот мы и стараемся!

Но выяснилось, что отдел и без того всю документацию оформлял по правилам и инструкциям, с соблюдением всех мыслимых и немыслимых закорючек. Кто и когда это завел, неизвестно, возможно даже Борис Соломонович, но факт остается фактом: медленней работу делать было невозможно, ибо она и так уже делалась максимально медленно. Зато максимально скрупулезно.

Ограничились тем, что перестали общаться с Дымшевым. Только если о чем спросит. Отчеты приносили и клали ему на стол молча.

Он терпел. Или не подавал вида, что его это волнует. Или его это не волновало.

Тем временем Лиза Станюк поменяла бойфренда и квартиру, жила теперь далеко. И решила уволиться.

Без нее Павел и Влад заметно увяли, Марина это видела, ее это обижало. Она шарила по интернету, искала другую работу.

Пришли предновогодние дни, которым раньше радовались, украшали елочку, растущую у входа, игрушками, вешали на нее электрическую гирлянду, разбрасывали канитель по другим деревьям, в сугробы вдоль дорожек втыкали сосновые веточки, специально купленные на рынке.

Сейчас ничего этого не хотелось делать. А когда несколько дней подряд валил снег, не взялись, как раньше, за лопаты и метлы, протоптали только дорожку от ворот к двери. По распоряжению Дымшева была пригнана небольшая снегоуборочная машина, та за пару часов, бесстыдно тарахча и бесцеремонно катаясь туда-сюда, сгребла весь снег за ворота, оставив голое неприглядное пространство и выворотив, это уж как водится, пару бордюров из окаймления дорожек, которые никто и не подумал поставить на место.