Марина Евдаева - Обратная сторона радуги

– Бени, помнишь, в день нашего знакомства у нас был гость?

– Кто же забудет такого колоритного мужика, – усмехнулся Бени, – сколько фаршированной рыбы в него влезло, я даже со счета сбился. Люблю, когда я не самый толстый в компании.

– Да на здоровье, я не о том сейчас говорю. Я тогда слышала, как его жена сказала моей маме: «Вы просто удивительная пара – столько лет вместе, а влюблены, как в первый день». Как ты думаешь, Бени, мы с тобой сможем так же?

– Мне это будет не трудно – я однолюб. Но если ты однажды потеряешь ко мне интерес, обещаю горшки не бить.

– Пообещай мне другое, – сказала Эсти, – пообещай, что если я однажды потеряю к тебе интерес, ты перебьешь всю посуду и никуда меня не отпустишь.

– Не отпущу, – полушутливо, полувсерьёз мотнул он головой. – Слово офицера.

День был особенно жаркий. Наблюдая, как дочь увлеклась игрушкой, Эсти даже не сразу осмыслила вырвавшуюся из радиоприёмника экстренную новость – сегодня, 3 июня, в Лондоне террористической группировкой ФАТХ совершено покушение на израильского дипломата.

Прошло десять лет после трагических событий на мюнхенской олимпиаде, когда от рук террористов погибло одиннадцать израильских спортсменов, и молниеносной реакции израильской разведки, не оставившей ни одного причастного к убийству без возмездия, и израильтян за границей трогать больше не осмеливались. Поэтому лондонское покушение явилось откровенной демонстрацией силы.

Базы палестинского ФАТХа, заручившись сирийской поддержкой, расположились на юге Ливана, нагоняя все больший страх на приграничные поселения.

– Абу Нидаль нарушил негласное табу, – поделился Бени своими мыслями с лучшим другом, – значит, решил показать, что его люди способны на все.

Рубен реагировал в привычной для него манере.

– Ничего, мы сами нарушим все их гнусные планы, дайте только срок.

Менахем Бегин, скорее всего, думал точно так же, и генерал Шарон поддержал премьер-министра нехитрой арифметикой: «В Шестидневную войну противников у Израиля было трое, сейчас один. Операция займет не больше пары суток».

6 июня 1982 года израильтянам предстояло пересечь ливанскую границу и дать отпор врагу.

– Это просто учения, – стоя у ворот говорил Бени Кауфман. – Дорогая, я туда и обратно, береги Ирис и ни о чем больше не думай. В ближайшую пятницу все вместе отправимся к морю, ей пора учиться плавать.

Девочка в коляске надула губы и приготовилась было разреветься, но вовремя передумала.

А Эсти еле сдерживала слезы.

– Да она же ходить еще не умеет.

– Вот и отлично, заодно и ходить научится.

Бени поцеловал жену, сел за руль и умчался, а Эсти оцепенело смотрела на облако пыли, пока дочка, наконец, не начала всхлипывать.

Успешная военная операция имела трагические последствия. Убийство новоизбранного ливанского президента, христианина, не желавшего видеть лагеря террористов в своей стране агентами сирийской разведки, спровоцировало начало гражданской войны в Ливане. Молодые христиане искали мести и нашли её в мусульманских лагерях беженцев Сабра и Шатила, за одну ночь перебив всех обитателей.

А два лучших друга неожиданно не на шутку повздорили.

Их любимое персиковое дерево вдруг утратило ареол романтической неги и приобрело судейскую осанку.

– Возмутительно! – говорил Бени Кауфман. – Резня безоружных с косвенной подачи израильской армии… – Его доброе лицо впервые исказила гневная гримаса. – Мы несли ответственность за этих людей.

– А собственно какую? Разногласия между христианами и мусульманами существуют столько же, сколько и сам Ливан. И знаешь, если бы Башир Жмайель был моим президентом, я бы тоже за него отомстил.

– Не представляю тебя крушащим палаточный городок.

Рубен поднял глаза вверх.

– Кто это?! Это действительно мой друг, который несколько месяцев назад в одном небе со мной крушил сирийские истребители?

– Я защищал свою страну, но мы ведем войну против террористов, а не против арабов. Не для того в пятьдесят четвертом мои родители погибли от рук фидаинов, чтобы я сейчас уподоблялся их убийцам.

– Пусть Саброй и Шатилой занимается комиссия Кахана. А я офицер и выполняю приказы. Мы вышвырнули ФАТХ из Ливана, значит, мы справились с задачей. И все остальное…

– Палестинцы покинули Ливан? – желая не допустить гражданской войны в собственной семье, быстро спросила Эсти.

– Им там уже нашлась замена. Поздравляю, господа, у нас новый враг – хезболла.

– Кто это?

– Иранские боевики, взявшие под крыло шиитскую молодежь.

– Одним словом – очередная шайка мерзавцев! Похоже, спокойной жизни нам еще долго не видать.

Громоотвод Бени на этот раз возражать не стал и кивнул с очень серьезным видом.

– Шииты слишком долго находились в Ливане на положении бедных родственников. Такой возможности показать силу они не упустят.

Он лежал на спине и смотрел прямо в глаза склонившегося над ним мужчины. Темноволосый, коренастый, с густой бородой. Где-то он его уже однажды видел, очень давно.

– Посмотри на сына, – говорила мама, – «посмотри на сына» на иврите будет рубен.

И бородатый человек молча пристально его разглядывал.

«Это мой отец, – неожиданно вспомнил он. – Яков Гросс… как странно, что мой отец моложе меня… а мама держит меня на руках, как маленького…»

Возможности показать силу хезболла действительно не упустила. Волна терактов вспыхнула с новой силой и в более кровожадном исполнении. И однажды новостные службы всего мира передали сообщение о том, что начиненный взрывчаткой грузовик ворвался на израильскую военную базу на ливанской границе и взорвался вместе с водителем.

Внешне я похожа на отца, от мамы у меня только рост – сто восемьдесят, как у манекенщицы. Отец мой был невысокий. (Кажется, на фэшен-сленге это называется «французской парой», с тех пор, как в 1954 году движимый желанием подчеркнуть красоту и стройность женских ног дизайнер обуви Роже Вивье поставил француженок на шпильки.) А поскольку высокая женщина, как правило, бросается в глаза, я часто слышу фразу: «Как сильно ты похожа на мать!» Я не спорю, мне нравится, когда нас сравнивают, ведь моя мама такая красивая. И все же я похожа на отца, у меня такие же непослушные огненно-рыжие волосы, зеленые глаза и неторопливые движения человека, уверенного, что жить ему втрое дольше остальных. Хотя именно в этом Беньямин Кауфман и просчитался – ничтожные для полного сил и надежд мужчины тридцать четыре года остались с ним навечно. Среди друзей Бени считался сверхинтеллектуалом и, если бы ливанская война не оборвала его жизнь так рано, он успел бы подарить мне гораздо больше, чем цвет глаз и волос, царственную неторопливость и имя Ирис, в честь яркой радуги в полнеба, которую увидел в день моего появления на свет, когда спешил из военного гарнизона к маме и выскочил на минуту, чтобы купить цветы на перекрестке. Может, чтобы компенсировать утрату, я с юного возраста старалась окружать себя неординарными людьми и интересными беседами, потому и стала журналистом.