Марина Евдаева - Обратная сторона радуги

– Не знаю, выкладывай, – я любила Сандрины рассказы.

– Ворует ловко, за это его цыгане и уважают.

– Ворует? – удивилась я – Что ворует?

– Ну не брюлики же. Мед он ворует у диких пчел. А еще он любить умеет крепко, по-цыгански. Когда-то в таборе у барона был медведь, потом барон умер, а медведь перестал есть, лежал за шатром, никого к себе не подпускал и через неделю околел.

Я поёжилась.

– Когда-то в детстве я играла с дедушкой Стевой в игру, – как ни в чем не бывало, продолжала Сандра, – мы воровали друг у друга леденцы, кто шустрее провернет операцию. А от бабушки Стеллы нам за это доставалось, ну просто умора. «Ты уважаемый человек, ветеринар, а учишь девочку разбойничать», а дедушка ей отвечает: «Мы по-честному разбойничаем, не пропадать же таланту».

Я засмеялась.

– Сейчас я отмочу номер, – заявила Сандра. – Видишь претти вумен?

– Вижу.

Длинноногая блондинка в облегающих джинсовых шортиках оглядывалась в поисках свободного столика. Глаза обоих парней были прикованы к красавице.

– Ох, как я устала, – потянулась Сандра, – совершенно не высыпаюсь.

Раз! И их маленькая салатница с хумусом оказалась на нашем столе. Проследить за движениями подруги мне так и не удалось, а она победно улыбнулась.

– Вуаля.

– Чисто!

Она захихикала и позвала:

– Эй, ротозеи, мы у вас хумус позаимствовали.

Ротозеи повернулись к нам, и один из них вдруг посмотрел на Сандру с гораздо большим интересом, чем только что смотрел на блондинку…

– Идем на море, – позвала я на следующее утро по телефону.

– Нет, не могу, – ответила Сандра каким-то странным голосом.

– Ну, хочешь, погуляем?

– Нет… ну, просто Игаль…

– Ах, вот оно что. Хорошо, в другой раз.

Но все ближайшие дни механический голос лаконично сообщал о недоступном абоненте, и это все меньше становилось похоже на совпадение.

Наверное, Сандра любила Игаля так же, как цыганский барон своего медведя или даже сильнее, и мешать им наслаждаться обществом друг друга было бы бестактно, но разорвать дружбу навсегда я бы не решилась, как бы сильно не была влюблена. Неужели фантом коварства одинокой подруги так силен, что даже Сандра, от которой я никогда ничего не скрывала, решила подстраховаться. Эта мысли была настолько отвратительной, что сердце еще долго сжималось в комочек, стоило ей замаячить на горизонте.

Меня всегда удивляло множество определений счастья при полном отсутствии точного ответа. У меня точного ответа тоже никогда не было, но я всегда считала счастьем состояние, когда при слове” неизбежность” мысль возникает только одна – далекая тихая смерть без сожалений и упреков. Для меня неизбежностью была потеря любимого, она-то мне и мешала считать себя счастливым человеком и, хотя постоянно маячила где-то в подсознании, обрушилась все же нежданно.

В неведении прошло уже три дня. Заболел? На задании? В поисках новых Соломоновых островов? А что, ему не слабо… Мне вдруг стало так невыносимо тоскливо, что я решилась сделать то, что всегда считала недопустимым и набрала номер его мобильного. Молчание…

Я включила ноутбук и безо всякого энтузиазма принялась за работу. Наверное мой несчастный вид очень не понравился Кешет, потому что уронив со стола стакан, она прыгнула следом и сразу же жалобно замяукала – осколок вонзился в подушечку лапы.

– Бестолочь, – одной рукой я гладила Кешет, другой перебирала визитки, – как же ты ухитрилась. Так, А вот и ветеринар.

– Приемная доктора Любича, – ответил приятный женский голос.

Я положила трубку. Мне не хотелось обращаться к доктору Любичу, хотя он абсолютно ни в чем не виноват.

Миловидная девушка-ветеринар с шелко-графией кота и собаки на карманах белого халатика живо спросила:

– Как зовут эту прелесть?

– Кешет, – вздохнула я. Ну и денек, однако выдался.

– Радуга? Остроумно, – девушка с ловкостью обрабатывала ранку. – Ну, вот и все, следи за повязкой – может порвать зубами и разлизать рану.

– Спасибо! Сколько с меня?

Девушка подошла к столу, где стоял портрет мальчика лет четырех-пяти, наверное, сына, с таким же привлекательным, открытым лицом. Молодая мама скользнула по портрету нежным взглядом, и я поймала себя на том, что позавидовала ей.

Продюсер Ариэль Шапиро был отличным профессионалом, способным спасти любую, даже самую плачевную ситуацию, и очень часто мы оставались на плаву только благодаря его неугасаемому энтузиазму и креативным решениям. Однако он всегда отличался крутым нравом, а сегодня просто превзошел сам себя.

Секретарша Ализа, учившаяся на дизайнера и постоянно мастерившая симпатичные безделушки из любого подручного материала, сидела за идеально чистым столом и растерянно хлопала глазами.

Арик бушевал.

– Почему запороли интервью с Тубулем, – набросился он вместо приветствия, – я за ним неделю по всей стране гонялся!

Ответ у меня был только один – недалекий, хотя и популярный модельер, бросая плотоядные взгляды на моё колено, три раза признавался в объектив в любви к жене, которую не пошатнули многочисленные красавицы, окружающие беднягу в силу профессии, а на четвертый – у меня появилось неудержимое желание съездить ему по физиономии, но признаваться в этом, конечно, не хотелось.

– Он не вписывается в формат программы, – угрюмо сказала я. – Интересным человеком его назвать сложно, обычный модельер и все, что в этом интересного.

– Он не обычный модельер, а участник нескольких международных показов. Ты что, разучилась брать интервью?

– Да он двух слов связать не может, – вступился Карим, – и кривляется при этом как Дон Кристобаль, замучаешься вырезать его ужимки.

– Уйди, Карим, – пуще прежнего возопил Арик. – Ты хороший оператор, но ты уйди.

– Хорошо, – железным голосом ответил Карим и так ударил дверью монтажного кабинета, что задрожал потолок.

Карим получил образование в Лондоне, но был настоящим джентльменом по воспитанию, а не по рождению, поэтому когда его, араба, унизили в присутствии женщины, он не стерпел.

– Так, Ариэль, не ори и слушай меня, – сказала я спокойно. – Я никогда не разучусь водить машину, вязать и играть на рояле, но при этом предпочитаю мощный двигатель, мериносовую шерсть и хорошо настроенный инструмент. Понимаешь, о чем я говорю?

– Какой инструмент, – удивленно пробормотал он. – Какая еще шерсть? Причем тут это все?

– Я говорю о том, что хоть и не жалуюсь на недостаток профессионализма, предпочитаю видеть героем программы по-настоящему незаурядного человека, а не самовлюбленного пижона. А сейчас я иду работать, а ты помирись с Каримом и никого больше не обижай. Договорились?