Марина Евдаева - Обратная сторона радуги

– Ты так и не нашел свою семью?

– Нашел в списках погибших имена родителей и двух сестер.

– А третья?

– Агнеш? Не было. Надеюсь, она в Палестине, хотя кто теперь знает.

Рубен замолчал.

– О чем ты все время думаешь? – спросила Хана.

– Уже несколько месяцев я постоянно думаю о тебе. Боюсь еще и тебя потерять.

Хана робко погладила его по плечу.

– Рав Фогель согласился обвенчать нас, как только ты будешь согласна.

– Как же тебе удалось его разговорить?

– Я начал с ним спорить, это мне наверное и помогло. А может я ошибался, Бог все-таки есть и решил, наконец, включиться в игру.

– Конечно, есть.

– Тогда самое время поздравить его с пробуждением. И, желательно, посоветовать хорошего окулиста. У тебя никого нет на примете?

– Не надо так говорить.

– А что я еще могу сказать? – Рубен замолчал, собираясь с духом – Хана, послушай, я готов ждать тебя, сколько потребуется, но лишь бы это не оказалось напрасным, поэтому, если я не тот, кто тебе нужен, скажи об этом прямо сейчас.

Вдруг в один миг захлестал ливень, поглотив его последние слова, как это часто случается в самый неподходящий момент.

– Ай! – от неожиданности воскликнула Хана.

– Дьявольщина, – Рубен подхватил хрупкую подругу на руки и устремился с ней к ближайшему укрытию. – Зевсу-то я чем не угодил?

– Ну вот, здесь хорошо, – тяжело дыша, сказал он, забежав в столярную мастерскую.

Хана вдруг развеселилась, это маленькое происшествие показалось ей забавным.

Удивительно, но мастерская, несмотря на

поздний час, не было пуста. Застигнутый врасплох Даниэль быстро накрыл что-то старой газетой.

– Дани, – удивился Рубен, – чего это ты тут изобретаешь?

Не говоря ни слова, Даниэль выбежал под проливной дождь и скрылся из виду.

– Да подожди ты, простудишься ведь, – крикнул Рубен. – Вот дурень!

Хана молча любовалась им.

– Да, – сказала она, наконец, – я выйду за тебя замуж. И сестру твою мы обязательно найдем.

Маленький Рубен окреп и повеселел.

– Скоро мы с мамой замуж выходим, – рассказывал он своим друзьям.

Маму он не ревновал, поскольку отца не помнил, а мамин избранник был ему по душе, это все давно заметили.

С тех пор, как его старший друг медленно пошел на поправку, Даниэль, многому за это время научившийся, оставался помощником пани Шломцион. Однако теперь у него случались и свободные минуты. Декабрь подходил к концу, близилась Ханука. Собрав вокруг себя малышей, Даниэль рассказывал о восстании Маккавеев и о великом чуде спасения, давшем начало празднику. Слушали его с интересом, Даниэль неожиданно проявил и талант рассказчика, и умение находить индивидуальный подход к каждому из детей. Вечерами он по-прежнему уходил в мастерскую, но так никому и не рассказывал, что там делает. А однажды, поднявшись чуть раньше обычного, объявил, что ему надо отправиться в Тель-Авив по делам.

– Ну, ты у нас загадочная натура, – ответила на это пани Шломцион. – Ладно, поезжай.

Тель-Авив завораживал Дани, он бродил по ярким улицам и думал о том, что этот большой город с высотными домами, банками и ресторанами там, где еще недавно была пустыня, при этом город абсолютно еврейский, вот оно и есть, настоящее ханукальное чудо.

Последнюю свечу ханукального светильника зажигали с небольшим сожалением. Уходящего праздника детям было особенно жаль, и только маленький Рубен рассудил по-философски – «Пусть, чем скорее кончится Ханука, тем скорее настанет Пурим!»

Когда Рубен одел на палец Хане изящное колечко, он почувствовал себя человеком, все мечты которого сбылись в одночасье, поэтому всю торжественную атмосферу, царящую вокруг, воспринимал, как в тумане. Хана, казалось, находилась в такой же эйфории.

Подошел Даниэль с большим свертком, который неуклюже спрятал подмышку, протянул Рубену руку и выпалил:

– Я желаю вам счастья, а это мой свадебный подарок, – вручил сверток Хане и, волнуясь, отошел в сторону.

– Это же скрипка, – Хана не верила глазам. – Дани, ты сделал скрипку? Сам?

– Сам. Не хотел, чтобы ваш талант пропал даром. Мой отец был лютье, кое-чему я у него успел научиться, – и с важным видом добавил: – вот только жаль тирольской ели нет.

Хана взяла скрипку и заиграла «ойфн припечек». От её беззащитности не осталось и следа, уверенными и даже властными движениями она сразу подчинила себе самодельный инструмент и заставила его издавать потрясающие звуки. В этом новом образе она оказалась еще привлекательнее.

– Так ты за струнами ездил в Тель-Авив? – шепотом спросил Рубен.

– Ну да, за струнами.

– Надо же, Дани, да ты просто молодец.

Юноша покраснел и растянул пухлые губы в улыбке.

Пришла весна, принеся ожидаемый за Ханукой Пурим, а вслед за Пуримом вернулась беда. Наверное, она и не планировала свой окончательный уход, именно поэтому не попрощалась, покидая вместе с британцами гамбургский порт.

14 мая 1948 года Давид Бен-Гурион в тель-авивском музее провозгласил создание независимого еврейского государства. Во всех уголках страны, включая маленький кибуц, прогремел его, усиленный динамиками, голос. Англичане покинули Израиль, и он незамедлительно оказался втянут в свою первую войну за существование, за Независимость.

В первые дни войны маленький кибуц оказался костью в горле продвигавшихся на север египтян. Убрать его с пути стало задачей номер один. В спешке эвакуировав стариков и детей, два взвода батальона крестьянской молодежи Палмах на свой страх и риск встали на защиту с большим трудом поднятой земли, располагая помимо легкого оружия одним пулеметом – против египетской авиации. Отдать врагу своё ханукальное чудо, свой Тель-Авив?! Никогда этому не бывать!

Первый налет им удалось отбить. Но за ним последовали второй и третий. Держать удар было все сложнее, и через неделю отчаянной борьбы защитники кибуца отступили. Путь к Тель-Авиву для египтян был свободен. Уже несколько десятков километров отделяло их от цели, и израильтянам не оставалось ничего иного, как нанести контрудар с воздуха по египетским колоннам. Этого никто не ожидал, египтяне в растерянности отступили.

Хана с сыном дожидались в Хайфе, они занимали маленькую комнату на первом этаже старого дома. Положение было тяжелое, с севера наступали ливанские танки, арабы в спешке покидали город.

Рубен оглядывал их скромное жилище.

– Бен-Гурион призвал на военную службу всех мужчин от семнадцати до тридцати восьми лет. Нарушить приказ я не могу и не хочу, но как же я оставлю вас здесь одних?

Черные мысли о недавнем поражении Палмаха и о необходимости оставить свою новую

семью в незнакомой и опасной Хайфе снова накрыли его с головой.

– Не тревожься об этом, – просила Хана, – я видела более тяжелую жизнь. Здесь у нас все будет хорошо.