Владимир Козлов - Свобода

Аня:

– Сахар кончился. С вареньем попьем, хорошо?

Я киваю, смотрю в окно. Парк с пожелтевшими деревьями. По Коровинскому шоссе проезжает автобус. Поворачивает на Ангарскую.

Аня насыпает заварку в две чашки. Достает из холодильника начатую банку сливового варенья.

– Я хотел тебе сказать…

– Не надо, я все и так понимаю… Не надо… Я какое-то время назад поняла. Может, несколько недель…

Аня берется тряпкой за ручку чайника. Снимает с плиты. Наливает в чашки кипяток.

Стук в дверь. Мужик в потертой кожаной куртке.

– Здравствуйте, а где здесь записываются в партию?

– Следующая дверь…

– А взнос что, всего десять рублей?

– Взнос – дело добровольное. Десять рублей – это минимум.

Мужик кивает. Дверь закрывается.

Встаю из-за стола. Иду по коридору. Захожу в приемную. Жданович – перед телевизором. Смотрит на экран. Света стучит пальцами по клавиатуре.

На экране мужики в форме РНЕ продают у метро газеты.

Диктор:

– …Месячник протеста, который продлится до девятого ноября, позволил маргинальным политическим силам выйти из подполья.

Ждан, кивая на экран:

– Мы тоже, можно сказать, маргинальная политическая сила. Даже, может, еще более маргинальная, чем они. Но мы растем… Света, посмотри последние данные по численности…

Света двигает мышкой по коврику. Щелкает. Открывает файл.

– По всей России – восемнадцать тысяч девятьсот тридцать четыре…

– Спасибо… Я не говорю, что мы должны себя противопоставить абсолютно всем. – Ждан смотрит на меня, улыбается. – Хотя до сих пор мы только этим, собственно, и занимались. Да, мы – не левые, не правые и не центристы. Мы просто другие. Но в политике, увы, как в дипломатии. Нужны сторонники. Поэтому мы будем сотрудничать со всеми, кто себя не дискредитировал в наших глазах. У нас немного общего с «левыми», но на сегодня они – против власти, они – оппозиция. И мы тоже в оппозиции. Значит, мы с ними, получается, на одной стороне…

На экране – престарелый Ельцин. Он что-то шамкает. Ждан берет пульт. Убирает звук, снова смотрит на меня.

Накрапывает мелкий дождь. В толпе машут флагами. Красными советскими: коммунисты. Красно-белыми: РНЕ. Красно-бело-черными: НБП.

Плотный мужик в черной куртке и кепке слезает с грузовика-«трибуны». Парни-охранники в камуфляже помогают Ждану подняться на грузовик.

Ждан:

– Добрый день! Как вы уже, наверно, слышали, меня зовут Сергей Жданович, и я – лидер Партии саморазвития личности.

Делает паузу. В толпе – несколько хлопков.

– Возможно, некоторые из вас слышали мою историю. Я начинал как экстрасенс. Но я не давал никому ложных надежд и неискренних обещаний. Я не занимался врачеванием в кавычках, как когда-то Чумак или Кашпировский. Вы помните передачи Кашпировского? Где он стоит на сцене и кричит: а кому еще стало лучше после моих сеансов? Встаньте, расскажите… Чистая самореклама. Точно так же ведут себя люди, которые дорвались до власти, сидят на ней и ни за что не готовы с ней расстаться. Это явления одного порядка.

В толпе аплодируют. Ждан делает паузу. Снова начинает говорить.

– Я тоже владею техниками экстрасенсорной диагностики и лечения. Но я это не педалирую, потому что знаю: каким бы экстрасенсом ни был человек, он не может вылечить от всех болезней. Это обман, надувательство. Вылечить и – а это главное – помочь жить хорошо может только одно: правильные установки, правильное отношение к жизни…

За окном темно. В стекле отражается тусклая лампочка. Смотрю на часы в углу монитора. 21:48. Задерживаться допоздна в последние недели стало нормой. Выключаю компьютер, беру с вешалки куртку, иду по коридору.

В приемной, за столом Светы сидит Оля. Смотрит телевизор, MTV-Россия. На экране дрыгаются несколько черных рэпперов.

Говорю ей:

– Привет.

– Привет. Можешь нас подождать – Сергей сейчас тоже выходит. Подвезем.

Я киваю, подхожу к столу, присаживаюсь на край.

На экране – следующий клип. Eagle Eye Cherry, песня «Save Tonight».

Ждан выходит из кабинета, запирает дверь. Говорит Оле:

– Наши планы, к сожалению, придется отменить… Возникла срочная встреча… Подвезти тебя тоже не успеваем…

Оля:

– Ничего. Меня Андрюша проводит, да?

Я киваю.

Выходим на улицу. Оля и Ждан целуются. Ждан жмет мне руку, идет к «Волге». Гена заводит мотор.

Я и Оля идем к метро.

Она спрашивает:

– Ты давно в Москве?

– С конца февраля.

– А я уже больше двух лет. Поступила сначала в ГИТИС, проучилась полгода, бросила… На следующий год поступила в «плешку».

– А сама откуда?

– Из Новокузнецка.

– Не был там ни разу.

Вход в метро. В коляске спит обоссавшийся безногий инвалид. Рядом валяется бутылка от дешевого портвейна. – Отец всю жизнь проработал на меткомбинате, – говорит Оля. – А когда зарплату несколько месяцев не платили, он бросился в коксовую печь. Там температура больше тысячи градусов… Конечно, не только из-за зарплаты… Он пил… То есть пил он всегда, сколько я себя помню, но в последние года три-четыре до этого – много больше…

Двери вагона метро раздвигаются. Мы выходим. В тупике, под мозаикой стоя трахаются парень в косухе и девушка в длинном черном пальто и высоких сапогах. В центре зала три пацана в светлых джинсах и высоких ботинках молотят ногами «чурбана». Два мента, сидя на лавке, равнодушно наблюдают.

Оля хватает меня за руку – я чуть не наступил в красноватую лужу блевотины.

Заходим на эскалатор. На соседнем, едущем вниз, стоят четыре гопника – все с бутылками пива и зажженными сигаретами. Один показывает мне «фак».

За киосками собрались в кружок инвалиды и попрошайки. Пьют водку, передавая друг другу бутылку. Рядом несколько их «коллег», в том числе один без ноги, на костылях, играют в футбол. Вместо мяча – бумажный сверток. Вместо ворот – бутылки из-под шампанского. На костре жарится собака.

Оля:

– Ты веришь, что вот это все можно изменить?

Подходим к кирпичной пятиэтажке старой постройки.

Оля:

– Зайдешь чаю попить?

– Поздно уже… А завтра опять куча работы…

– Ладно, пока. Спасибо, что проводил. Спокойной ночи…

Наливаю воды в электрочайник, выхожу из туалета. Иду по коридору. Захожу в свой кабинет. Всовываю вилку в розетку.