Владимир Козлов - Свобода

– Нет, спасибо…

– А я с вашего позволения…

Он взял бутылку, открыл о край стола. Пробка покатилась в угол. Я достал из рюкзака диктофон, положил на край стола, отодвинув бумаги, сел на стул. Филипп сел в красное компьютерное кресло.

– Мы вошли в новое время без разгона, сразу, понимаете? – говорил Филипп. Он пил уже вторую бутылку пива. – И за это, я считаю, нам можно простить многие ошибки. Они были неизбежны. Потому что еще вчера по телевизору «Течет река Волга», а уже сегодня – довольно качественный клип молодой отечественной звезды, понимаете? Мы шли по абсолютно новой территории, по которой до нас никто еще не ходил…

– Вы интересуетесь политикой?

– Вот я сейчас скажу, что да, интересуюсь, и вы странно на меня посмотрите… Потому что я вроде бы по определению не должен интересоваться политикой. Потому что я – в некотором смысле богема… И, понимаете, это действительно так. Но в этом нет ничего плохого, это в советские времена все, что не вписывалось в коммунистическую идеологию, сразу же «опускалось». А что плохого в богемности как в некоем образе жизни творческого человека?

– А что входит в этот богемный образ жизни? Алкоголь, наркотики?

– Да, и алкоголь, и наркотики… Я не говорю, что это – хорошо, я лишь говорю, что это реально, что от этого не уйти, оно есть и будет, и я откровенно об этом говорю.

– А чем тогда отличается богемный образ жизни от образа жизни обычного человека, который употребляет алкоголь и наркотики?

Филипп покачал головой, поставил бутылку на стол – на край журнала, она наклонилась и чуть не упала, Филипп едва успел ее поймать.

– Да, хороший вопрос… Формально, наверно, не очень и отличается… Это как ругаться матом. Ведь все – ну, по крайней мере, большинство, ругаются. Но мат, сказанный пролетарием, это одно, а когда ругается интеллигент, это обретает уже несколько другой смысл, вы не согласны?

Я пожал плечами.

– Давайте вернемся к вашей работе. Не кажется ли вам, что большинство российских клипмейкеров просто механически копируют западные клипы, да и технический уровень того, что делают у нас, заметно ниже?

– Это довольно больная тема, понимаете? Да, мы не изобретаем велосипед. Многое изобрели на Западе, а у нас этого не было или почти не было. А сейчас нам нужно догнать… Но у нас нет ни опыта, ни бюджетов тех, что там, понимаете?

За соседним столиком сидели три налысо стриженных здоровенных быка в пиджаках, пили коньяк, закусывая пельменями. За другим столиком волосатый чувак и девушка с красным шарфом на голове и татуировкой на шее пили шампанское. В колонках играл фри-джаз.

– Что за место вообще? – спросил я Влада, кивнув на соседей. – Контингент уж очень разнообразный…

– Здесь во всех хороших местах контингент разнообразный, но разнообразие сводится в основном к двум категориям: братва и богема… При всех внешних различиях, у тех и других много общего… Ты, например, знаешь, что братва круто подсела на рейв и на герыч лет пять-шесть назад?

– Не знаю, но мне это, в принципе, все равно… Чем ты будешь теперь заниматься – в смысле, в своем Инвестбанке?

– Аналитик по тяжелой промышленности. Я ж про нее еще в «ББ» писал, и потом здесь, в «Курьере»… Зарплата значительно больше, работа, как говорится, непыльная. Единственный как бы минус – нормированный рабочий день: с десяти до семи минус обед. В «Курьере» гораздо свободнее – никто не будет спрашивать, где ты и что ты – может, ты интервью у кого-то берешь или пошел на прессуху. Но и здесь есть свои лазейки. Например, назначил кому-нибудь встречу с утра. Но не в десять же назначать ее, да? Это был бы как бы уже моветон. Назначишь часов на двенадцать и в офис придешь уже после встречи… Ладно, давай…

Мы чокнулись бокалами пива.

– Ты знаешь такого олигарха – Марушевича?

– Знаю, конечно… Олигарх он, конечно, слабенький – хорошо, если в первой сотне. Банк, заводы какие-то во втором эшелоне… Зато в светской хронике постоянно – все у него романы… То с актрисами, то с моделями…

– А ты знал, что мы с ним – земляки?

– Что, он тоже из Могилева?

– Да.

– И ты его знал?

– Так, встречались однажды…

– Прикольно.

Автобус отъехал от метро. Рядом со мной, на задней площадке, стояла девушка в длинной джинсовой юбке, высоких ботинках и кожаной куртке, с виолончелью в футляре.

Пассажиры угрюмо пялились в пустоту за окнами. Некоторые пытались что-то разглядеть в газетах при тусклом свете ламп под потолком. Я слушал в CD-плеере свежий диск Smashing Pumpkins – его дал мне Влад.

Я посмотрел на девушку с виолончелью. Она заметила, глянула на меня, ничего не сказала.

Автобус остановился на светофоре перед остановкой. Девушка взяла свой футляр.

– Вам помочь? – спросил я.

– Да я, пожалуй, сама – мне не привыкать…

– Я могу помочь донести до дома.

Мы вошли в подъезд двенадцатиэтажной «башни». Аня нажала на кнопку лифта, потом еще раз.

– Блин, наверно, не работает, – сказала она. – Раз ничего не шумит и не гудит…

– Значит, я не зря вызвался помочь…

– Она не такая тяжелая… – Она улыбнулась. – Всего шесть килограммов плюс футляр.

– Какой этаж?

– Шестой.

Я начал подниматься по лестнице, Аня – за мной.

Между вторым и третьим этажами, на ступеньках, сидели три пацана и девчонка лет по десять – одиннадцать. Рядом с ними на газете стояли три полуторалитровые «бомбы» пива и лежали два разорванных пакета с чипсами. Отодвигаясь и давая нам пройти, они недовольно поглядели на нас.

На два пролета выше Аня сказала:

– По-своему, они, наверно, правы. Живут инстинктами. Их интересует только кайф…

– И, наверно, деньги, которые нужны, чтобы получить этот кайф.

Я и Аня сидели в большой неуютной кухне в Аниной съемной «однушке» – с ободранной мебелью и облезло-зелеными стенами. Закопченный алюминиевый чайник стоял на растрепанной книге без обложки. Стаканы с черным крепким чаем были разные: у меня – граненый, у Ани – тонкий, с узором, в подстаканнике.

– …Ты, живя в Минске, понятия не имел, что такое Москва. И я у себя в Ижевске. – Аня взяла стакан, сделала глоток. – Это – город, в котором есть все, ты понимаешь? Здесь сейчас денег не меньше, чем в каком-нибудь Лондоне или Париже. Но, с другой стороны, здесь куча людей, которые живут точно так же, как жили лет десять назад или, может быть, двадцать… И здесь можно прожить всю жизнь люмпен-пролетарием, даже и не представляя, что происходит в твоем же городе, в каких-нибудь нескольких километрах от твоего дома…

– Почему многие говорят, что в Москве очень жесткая жизнь? В чем эта жесткость? Ну да, допустим, я здесь всего ничего, чуть больше недели, но пока особой жесткости не заметил… Или, может, с этим просто не сталкиваешься… Мне приятель рассказал про случай этим летом в Могилеве: на дискотеке отдубасили одного чеченца, и потом их приехало человек пятнадцать. Прямо в разгар дискотеки – крутейшей в городе. Охранников вырубили и начали молотить всех подряд – парней, девушек… Отомстили вот так вот. Не разбираясь, виноваты люди или нет…

Читать дальше