Владимир Козлов - Свобода

– У нас на дискотеках тоже было жестко. Мне один, блин, урод два ребра сломал… За то, что отказалась танцевать с ним…

– Танцевать?

– Ну, он предполагал не только танцы… Вот здесь… – Аня коснулась свитера чуть ниже правой груди. – На районе все его знали, такой был крутой чувак… Бывший боксер, хвастался своим поставленным ударом. Говорил: я бью один раз. Пацанам – по морде, чтобы сразу сломать нос или челюсть… Девушек в лицо не бил, такой вот «джентльмен». В ребра, но со всей силы… Правда, недолго музыка играла: кто-то его убил – при странных обстоятельствах…

– Предсказуемо…

– Я уже представлялся по телефону, но на всякий случай еще раз… Докучаев Сергей Анатольевич, заместитель генерального директора независимой звукозаписывающей компании «Версус».

Невысокий седой мужик с волосами по плечи и бородой, в вытертых джинсах и синей «аляске», достал из кармана визитную карточку, протянул мне. Мы сидели в пустом безликом кафе. Я повертел визитку в руках, сунул в карман.

– Я, честно говоря, и не знал, что Алексей уже больше у вас не работает… Мы с ним так хорошо сотрудничали в отношении рецензий на наши альбомы… Поэтому я удивился, что уже две недели, как мы передали диск, а рецензии нет…

– А он что, писал рецензии на все, что вы передавали?

– Практически, да…

– И, наверно, сугубо положительные? – Я хмыкнул.

– Зачем вы так сразу, Андрюша… Давайте поговорим конструктивно… Мы ни в коем случае не навязываем вам оценочных суждений, хотим только обратить внимание на альбомы наших артистов… Я вам честно скажу, безо всяких там преувеличений. На общем фоне современной российской музыки – это новый уровень. И в отношении текстов, и музыки, и вокала, и аранжировки…

Подошел официант.

– Что будете заказывать?

– Чай, пожалуйста, зеленый, – сказал Докучаев.

– И мне тоже чай.

Официант ушел. Докучаев посмотрел на меня, запустил пятерню себе в бороду.

– Мне кажется, Андрюша, вы несколько негативно подходите к жизни и, в частности, к предмету нашего с вами разговора. Ведь люди – я имею в виду, ребята, которых мы выпускаем, – делают что-то искреннее… Я вообще убежден, что абсолютно любая музыка – даже шире, абсолютно любой творческий порыв, если он искренний – должен находить свою аудиторию…

– И поэтому вы предлагаете мне «сотрудничество»…

Докучаев криво усмехнулся.

– Знаете ли, Андрюша, мне на следующий год будет полтинник… Я вырос в совершенно другое время и на совершенно другой музыке. Мы ведь поколение хиппи… Многие из моих ровесников вообще считают, что музыка закончилась где-то там в начале семидесятых, и все, что происходило с тех пор, – это так, недостойная ерунда…

– А как же тогда середина семидесятых, панк-рок?

– Андрюша, я немного не о том… Я хотел сказать, что, в отличие от этих вот упомянутых мной коллег, я стараюсь относиться ко всей новой музыке с подобающей толерантностью и доброжелательностью…

Я молча посмотрел на него. Он бросил взгляд на часы – старые, «советские», с потертым стеклом.

– А теперь я вынужден откланяться. Вот, это для вас…

Докучаев достал из портфеля конверт, положил на стол.

– Альбомы на рецензию. Если что-то покажется вам интересным и достойным быть упомянутым на страницах вашей газеты… Всего хорошего вам, удачи. За чай я заплачу, не волнуйтесь.

Докучаев протянул мне руку, я пожал ее. Он взял портфель, подошел к кассе, сунул кассирше купюру, засеменил к выходу. Я разорвал конверт, заглянул внутрь. В нем лежали два запечатанных в целлофан компакт-диска и тысячерублевая купюра.

Я и Аня лежали на разложенном диване. За окном было серое утро. На потертом ковре валялись бутылки от выпитого вчера пива и разорванные пакеты от чипсов. В магнитофоне играл «Сплин», любимая Анина группа.

– …Как ты думаешь, почему у нас девяносто процентов девушек совершенно серьезно считают, что главное в жизни – хорошо выйти замуж? – Аня посмотрела на меня.

– «Парадигма общественного сознания».

Аня улыбнулась.

– Нет, я серьезно…

– И я серьезно. Есть правила, рамки, забитые в подсознание…

– Но почему тогда у нас – так, а на Западе, например, все по-другому? Там девушка сама строит свою жизнь, а не надеется на «прекрасного принца»…

– Я на Западе не был…

– И я не была. Но можно же сделать вывод по книгам, по фильмам… Причем, странно, у нас ведь всегда заявлялось про равноправие и тому подобное…

– Да, заявлялось. Именно заявлялось. На словах – одно…

– …А в реальности в основном все сводилось к тому, что женщины выполняли тяжелую и грязную, «мужскую» работу… Ладно, хватит про это, а то, если заведусь, меня не остановишь…

Мы поцеловались. Я дотянулся до часов, лежащих на полу. Десять минут одиннадцатого. Я вылез из-под одеяла, стал одеваться.

– В редакцию? – спросила Аня.

– На интервью.

– С кем?

– Так, с одним типом. Экстрасенсом или что-то вроде того…

Я выключил диктофон, положил в карман рюкзака, поднялся.

– Спасибо…

Жданович смотрел на меня.

– Хочешь у меня работать?

– Кем?

– Помощником по связям с общественностью. Я хочу открыть полноценный офис в Москве, и, кроме того, несколько переориентируюсь… Теперь буду заниматься политикой.

– Это можно упомянуть в материале?

– Пока не надо. Что скажешь насчет работы у меня?

Я пожал плечами.

– За финансовую сторону не волнуйся. Сколько тебе платят в газете?

– Семьсот.

– Долларов? Это, конечно, неплохо. Я мог бы дать тебе тысячу. Что скажешь?

– Как-то слишком внезапно…

– Ну и что, что внезапно? Ты знаешь, что большинство решений человек принимает спонтанно и никогда потом не может объяснить рационально, почему он сделал так или вот эдак? Другое дело, что у одних это просто эмоции, а у других – интуиция… В общем, подумай…

– Хорошо. До свидания.

Ждан крепко пожал мне руку, не глядя в глаза. Я вышел из комнаты. Охранник сидел на диване с газетой кроссвордов. Он встал, прошел со мной до двери, отомкнул. Я вышел. Дверь захлопнулась, щелкнул замок. Я спустился по ступенькам, вышел из подъезда. Было серо и мокро. Автобусы у диспетчерской коптили черным дымом.

В ноябре девяносто восьмого Ждан сказал мне:

– Андрюша, надо знаешь что сделать? Написать про меня книгу. Не роман, конечно, а официальную биографию. Причем биографию честную, не какую-то там лабуду, как про Брежнева – «Малая Земля» или как там его хрень называлась, не помню уже. Мне говорили: напиши про себя сам, как Ельцин в свое время – «Исповедь на заданную тему». Якобы книга та помогла ему, подняла популярность… Но я заниматься таким не хочу, потому что любой человек понимает: сам писать я не буду, будет кто-то писать за меня, а фамилия на обложке будет моя. Значит, уже неправда, а я так не хочу…