Ольга Покровская - Рад, почти счастлив…

Жизнь прошла и смерть прошла, он почти забыл их муку и принялся за дела, те же, что и «при жизни». Что именно случилось с ним, он уже и не помнил, и не хотел оборачиваться. Слава богу, главное уцелело: природа, дом, душа и рассудок – всё, что нужно человеку. Иван сознавал своё везение и ему ничего не хотелось добавить к имеющемуся.

За последний год в его городском жилище произошли перемены, которые можно было бы определить, как упадок, если бы не трогательное отношение к ним самого Ивана. Встали настенные часы, поломались электроприборы – посудомойка и чайник, беспорядочно разрослись лимоны, лианы, герани, перестали закрываться разбухшие межкомнатные двери. В этих руинах и зарослях колыхалась жизнь: растения требовали питья, врывались телефонные голоса и просили участия. Иван на «руины» смотрел с удовольствием, цветы поливал и участие проявлял исправно.

Да и вообще, без спешки, лишённый целей, он испытывал хорошее чувство – как будто, наконец, добрался до дома. Оставалось попивать чай да наблюдать за пьесой, в которой с некоторых пор у него нет роли. Нет, он действительно не играет – всё!

Окончательно излечившись за лето от старой тоски, Иван с умилением перечитал свои прошлогодние записи – дневник борьбы за радость, коллекцию волевых актов, которые должны были спасти его из пропасти. Ложиться в одиннадцать, вставать в шесть, бегать, выучить испанский, сочинить фугу, следить, чтобы в плечах не было зажима, жить для людей!

Ускорили вышеназванные меры его выздоровление или нет, до сих пор было ему неизвестно. Он решил, что пустит тетрадку на растопку дачных костров, а жизнь свою прохалявит как-нибудь по-доброму, никаких не поставит целей, и ни о чём не будет жалеть.

Неторопливый день Ивана начинался с утра. При этом утренних часов в его жизни было больше, чем у других людей, потому что он не пропускал их, не отдавал на поживу ни сну, ни работе, а любяще проводил. Позавтракав, мыл свою чашку и направлялся к бабушке с дедушкой. Они жили в квартире напротив – Иван мог проведывать их в тапочках.

Вообще-то, он недолюбливал старость, но после произошедшего с ним Крушения спокойное, крылатое чувство появилось в нём. Как будто нашёлся совершенно новый путь, как, бывает, уже взрослые люди открывают в себе талант художника. Что-то такое произошло с его молодостью, отчего Иван полюбил компанию стариков. Даже то обстоятельство, что бабушка с дедом, как ни крути, умрут, доставив ему немало муки, не портило его хорошего настроения. «Всё-таки вечность – такая штука, – надеялся он. – Раз полюбив, уже не разойдёмся».

Отгуляв утро, Иван приступал к рабочему дню, и вновь мог не торопиться, поскольку в вопросах добычи насущного хлеба имел большие поблажки.

Когда-то его отцом было основано предприятие, занимающееся звукоизоляцией помещений. Оно приносило скромную, но стабильную прибыль. Несколько лет назад, после бегства мамы в Вену к новому мужу, отец переменил жизнь. Он тоже «бежал» – правда, не так далеко, в Питер, а управление делом отдал сыну. С грустью Иван взялся познавать процесс закупок и продаж. Но однажды они с коммерческим директором пошли выпить пива, и как-то так душевно сложился их разговор, что Иван поверил – его участие не обязательно. Работа будет двигаться и без него. С той поры он забросил продажи с закупками, и стал следить за тем, чтобы в офисе не заканчивались печенье, кофе и чай. В случае надобности мог подвезти монтажников на объект или растолковать забредшему в офис клиенту свойства изолирующих материалов.

По будням баловень он садился в машину и ехал в офис, на Большую Татарскую улицу, прекрасную в любую погоду. Впрочем, долго не высиживал никогда. В субботу же и воскресенье выходил из дому без определённых целей. Двигался по улице не торопясь, от души и без разбора интересуясь происходящим, и спокойно мог простоять четверть часа возле торговки зеленью – потому только, что ему доставляло удовольствие наблюдать, сколь разношёрстный народ устремляется к её лотку. Дворник и мамаша с коляской, модница и старик – все мечтали заполучить на хмурый осенний обед зелёного лука. Братство ценителей жгучих стрел прибавляло Ивану бодрости, и он шёл в гараж, за велосипедом, чтоб на холмах между рекой и лесом так же жгуче и весело свернуть себе шею.

Велосипед был единственной дерзостью его нынешней тихой жизни. Сначала Иван просто ездил вдоль грязной, милой Клязьмы, но скоро его потянуло в прибрежный лес. Там, над рекой, берег бугрился, образовывая многоярусные горки. В низинах росли свинушки. Эти трамплины, посыпанные берёзовой листвой, были словно нарочно рассчитаны так, чтобы ловкий и выдержанный велосипедист справился с трассой, а середнячок угодил в гипс. Такие условия оказались неожиданно приятны Ивану. И особенно захватило дух, когда он понял: если упустить поворот или даже просто не точно встать колесом на скользкий грунт, можно улететь в реку.

Прошлой весной в этих самых грибных овражках он сломал себе руку – и всякий страх отступил, как будто переломом был оплачен входной билет в царство горного велосипеда. Действительно, с тех пор Иван не падал, но ничего мистического в своём успехе не находил, а связывал обретённую ловкость с преодолением психологического барьера.

Со временем Иван открыл закономерность: чем крепче становилось его физическое бесстрашие – тем прочнее был душевный мир, а сила, потраченная на холмах и трамплинах, возвращалась ровной бодростью духа.

Сад, в котором он жил, был населён дорогими ему людьми – бабушкой, дедушкой, мамой, переселившейся в Австрию, но не отступившей от сердца. Нового не прибавилось. Да и откуда бы ему взяться? Как мог Иван выиграть, раз давно уже не играл? Зато ко всему оставшемуся он относился с бережностью старика, и себя почитал богатым.

Кроме бабушки с дедушкой, из «остатка» ближе всех к нему была соседка по подъезду Оля. Её муж погиб шесть лет назад. Вышло так, что Иван оказался в ту ночь слишком рядом, чтобы счесть себя посторонним. «А я и не сомневалась! Это же не человек – наркоман, сумасшедший. Плевать, что жена беременная», – раз сто повторила Оля, сидя тогда с Иваном на лавочке у подъезда. А утром, на два месяца раньше срока, у неё родился Макс.

Эти страсти Иван забыл – божьей милостью вытиснилось из памяти. Но осталась связь. Он любил своих странных крестников, ему нравилось быть в курсе их жизни и по мере надобности участвовать.