Андрей Юрич - Немного ночи (сборник)

Для меня первым результатом его методов стал вывих бедра у самого старательного паренька. Он просто махнул ногой и рухнул на пол, скорчившись от боли. Надо же было так расшатать сустав…

Тогда я еще жил у сестры, в той самой плохо отапливаемой пристройке. Работа и учеба занимали все мое время. Я не читал книг, кроме предусмотренных университетской программой. Телевизор смотрел только по утрам, пока завтракал. Не ходил на вечеринки или в кино. Девушки у меня не было.

Все, что от меня требовалось как от тренера – заинтересовать учеников. Не могу сказать, чтобы у меня это получалось плохо. Но большинство из них, обнаружив, что тренироваться тяжело, а драться – больно, тут же теряли всякий интерес к тренировкам. Они еще какое-то время приходили, потому что их заставляли родители, или чтобы пообщаться с друзьями. В общем, для большинства из них тренировки были чем-то вроде клуба друзей. Я думаю, это неплохо. Потому что и для меня вскоре мой зал стал лекарством от скуки и боли. И пусть это лекарство иногда было горьким, оно помогало.

К учебе в университете я относился поначалу очень серьезно. К моменту поступления, я уже провалил вступительные экзамены в один вуз. И полагал очень важным не провалиться во второй раз.

У нас было тогда мало денег, но мама оплатила двухнедельные подготовительные курсы. Неделю я честно на них ходил и слушал лекции, все больше погружаясь в черное вязкое отчаяние. Потом, я, конечно, стал прогуливать. И еще я написал пародию на Достоевского, которая начиналась словами: «Весь день шли солдаты, косые и мелкие».

Больше всего меня поразило, когда я первый раз пришел на эти курсы, – отсутствие парней. В большой комнате, за столами покрытыми грязно-коричневой краской, сидели человек пятьдесят девочек. Я почувствовал себя неуютно, прошел на заднюю парту и сел. Я тогда еще был упитанным длинноволосым мальчиком и носил большие квадратные очки. Вскоре ко мне подошли две девочки и спросили, как меня зовут. Я сказал:

– Валюша Сидоров.

Девочки были не против моего присутствия и даже слушали, когда я что-нибудь рассказывал. На переменках мы выходили во двор шестого корпуса университета и садились на лавочку. Я жевал сосиску, запеченную в тесте, и пил сок. А девочки курили. Беседы вертелись в основном вокруг предстоящих экзаменов, дальнейшей учебы и половой жизни.

А поступил я благодаря педику-преподавателю. Я его не обзываю, он на самом деле был гомосексуалистом. Это был последний экзамен – по русскому языку. За поставленными в ряд столами сидела большая комиссия – седовласые тетушки со строгими лицами. И один молодой гомосексуалист, в красивой маечке, стриженый под каре, с ухоженными ногтями. Когда тетушки всем составом отправились обедать, он остался принимать экзамен один. И все присутствующие девочки очень боялись садиться к нему отвечать. А я был почему-то уверен, что знаю ответы на все вопросы из моего билета.

Сажусь к нему и начинаю так бодренько, что-то про местоимения. А он мне:

– Неправильно.

Я перехожу ко второму вопросу, а он мне снова, так, одними губами:

– Неправильно.

Я ответил неправильно на шесть вопросов. Я уже понял, что получу двойку. И, как всегда в таких ситуациях, мне стало все равно. А он наклоняется ко мне и спрашивает шепотом:

– Вам какую оценку надо?

Я нагло отвечаю:

– Чем больше, тем лучше.

– Четверка, – спрашивает, – устроит?

– Ага, – говорю.

Я вообще-то не люблю следить за собой, выбирать одежду, стричься и бриться. Еще я не люблю пользоваться туалетной водой и одеколоном. Шариковый дезодорант и крем после бритья – самое большое, на что меня хватает. Вы где-нибудь видели небритого гомосексуалиста в мешковатых брюках и несвежей футболке?

Мне почему-то всегда нравятся не вполне нормальные люди. Или даже откровенно ненормальные. В случае с мужчинами, это заканчивается, в крайнем случае, совместным распитием спиртных напитков или обсуждением литературы и политики. С женщинами все гораздо сложнее. Хотя где они – критерии нормальности?

Я вот думаю, что Катя Петухова была совершенно нормальной девочкой. У нее было красивое лицо, с очень приятными мягкими чертами. Лучистый взгляд. Волнующий низковатый тембр голоса. Ну, и все остальное было тоже… А большинство окружающих меня людей этого не замечали. Они занимались рядом с ней своими делами и считали ее обычной одиннадцатилетней девочкой.

Она, собственно, и была обычной одиннадцатилетней девочкой. Только я поверить не мог, что ей одиннадцать лет. И не потому, что грудь ее была, все-таки, не по годам развита.

Я не видел девочки. Когда я смотрел на нее, я видел смертельно привлекательную женщину, которая знает о своей привлекательности, и зачем-то вздумала притвориться ребенком.

Умоляю, не считайте меня извращенцем-педофилом. Я вовсе не вожделел ее. И не представлял, как запускаю руку ей запазуху или снимаю с нее штаны. Я, честно говоря, даже удивлялся, почему я не представляю себе этого. Но когда я слышал ее голос, особенно произносящий «Валентин», у меня в груди начинало что-то испуганно и жалко дрожать. Наверное, дыхательные мышцы…

Целый год я упорно, изо всех сил, считал ее просто красивым ребенком. Перелом в осознании произошел на мероприятии, которое в мире боевых искусств называется «аттестация». То есть, собирается народ и сдает экзамен на пояс. Какой кому полагается. Катя сдавала на зеленый. Она сосредоточенно повторяла раз за разом формальные комплексы пхумсе. А я сидел на скамеечке, радуясь возможности посмотреть на нее. Рядом со мной сидел двухметровый дяденька (назвать его парнем язык не повернется) лет двадцати пяти, бывший омоновец, Смирнов Дима. У него были короткие белые волосы, блеклые глаза, огромные кулаки и длиннющие костлявые ноги, совершенно нечувствительные к боли. Он был очень сильным, но медленным – сказывалась армейско-милицейская дуболомная спецподготовка. На мне был слегка помятый белоснежный добок с синим поясом, а на нем – сине-сиреневый спортивный костюм, из числа самых дешевых. Оба мы были босиком, и у обоих мерзли ноги от холодного щелястого пола спортзала.

Я-то полагал любование Катей своей маленькой интимной тайной. И похолодел, когда он сказал, медленно и отчетливо-утвердительно, как говорил всегда: