Андрей Юрич - Немного ночи (сборник)

– У него член маленький, – она покосилась по сторонам, не слышит ли кто, – И кривой какой-то. Я, прикинь, даже не кончила ни разу. Первый раз думаю, ну может, он нервничал, может, ему расслабиться надо. Ну, попыталась ему помочь. И опять – возбуждаюсь и не кончаю… Было такое чувство, что он про меня вообще забывает…

– Оральный секс? – спросил я.

– Что?

– Ну, ты ему помочь пыталась… оральным сексом?

– Ну, да…

Я замолчал, и молчал до тех пор, пока мы не вошли в дом. Мы разделись, сели на холодный диван. Она спросила, почему так холодно. Я ответил, что сейчас затоплю.

Мы сидели перед печкой и молчали. В топке потрескивали поленья, и время от времени щелкал кусок угля.

– Что с тобой? – спросила она, – У тебя такое лицо…

– Мне так спокойно, – сказал я, – Ты здесь, и мне спокойно…

– Из-за меня? – спросила она.

И заплакала, нагнувшись к коленям и закрыв лицо руками. И ее волосы упали вперед блестящим водопадом.

Мы почти не разговаривали. Она только спросила, почему я так мучаюсь из-за нее, ведь она грязная женщина и ее нельзя любить. Я объяснил ей, что вижу ее душу и знаю, что она любит меня, только почему-то не хочет в этом себе признаваться, и что я желаю ей счастья, потому что мы теперь вряд ли когда-нибудь увидимся.

Она сказала, что намочила туфли, пока шла сюда, и попросилась остаться на ночь. Я постелил ей на большом диване, в зале, а сам лег в маминой спальне. Рано утром я проснулся и пошел к ней. Я сел на стул возле дивана и смотрел, как она спит. За ночь вся комната наполнилась ее запахом.

Она открыла глаза и посмотрела на меня, серьезно, не улыбаясь.

– Скажи мне, – попросил я, – Скажи, зачем ты это сделала? Зачем? Неужели ты так хотела его?

– Я не хотела его, – сказала она тихо, – Он мне даже неприятен. У него жирные бедра…

– А тогда – зачем?

– Я подумала: «Почему бы и нет?»…

– Вот как… – сказал я, – А почему ты сбежала от меня?

– Я испугалась, – сказала она.

– Чего?

– Того, что где-то внутри, где-то глубоко-глубоко, какой-то своей частью я очень сильно люблю тебя…

Я вздрогнул.

– За это, – сказал я, – Я тебе все прощу…

– Ты меня хочешь? – спросила она.

– Да, – сказал я.

– Иди ко мне, – сказала она и протянула руки.

Я наклонился и обнял ее, мягкую, душистую, родную, ненавидимую, чужую, мою.

– Я думаю, тебе нужно оставить Наташку с собой, – сказал Ситдиков.

Мы стояли в коридоре, на шестом этаже главного корпуса университета. В принципе, это был чердак, разделенный кирпичными перегородками на несколько аудиторий. Я вызвал Игоря прямо с лекции, чтобы посоветоваться. Я никак не мог решить, оставаться ли Наташке со мной или нужно окончательно порвать с ней.

Я рассказал ему, что она говорила об Артеме и что она любит меня. Он поморщился:

– Ну, да. Теперь она будет…

Я растерянно смотрел на кирпичную стенку. Промежутки между кирпичами были замазаны черной краской, и казалось, будто на красную стену накинута черная сеть с крупными прямоугольными ячейками.

Игорь тоже пребывал в нерешительной задумчивости. Он тер ладони и смотрел прямо перед собой. Его тонкогубое лицо выражало напряженную работу мысли.

– Ты знаешь, Валюха, – сказал он, – Я думаю, тебе обязательно нужно оставить Наташку у себя.

Я улыбнулся, потому что это совпадало с моим сильным, но подавляемым желанием. Он помолчал еще и добавил, нехотя:

– Хотя я бы не оставлял.

– Почему? – спросил я.

– Ну, – он смущенно отвернулся в сторону, – Извини… Но я-то себе другую бабу найду… А ты – нет.

– Почему? – снова повторил я.

– Х-хе, – закашлялся он от неловкости, – Такой уж ты есть. Бабу ты в постель не затащишь, а сами они к тебе не полезут. Разве только какая-нибудь замухрышечная…

– Вот как… – сказал я.

– Я правду сказал, – объяснил он, – Можешь обижаться, но это так, ты сам знаешь.

Я знал. И от этого было особенно обидно.

Первое, что я сделал, когда мы снова стали жить вместе – взял с нее обещание, что она никогда больше не будет видеться с Артемом. Она долго и искренне обещала. Мы сидели на маленькой кухоньке, напротив пощелкивающей кусками горящего угля печки, оконное стекло казалось черным зеркалом, и она обещала мне никогда не обманывать, гладя меня по щеке и делая грустные глаза.

– Разве ты не понимаешь, – говорил я, – Что если ты меня еще раз обманешь, я умру, я не смогу больше жить, я уже почти не могу жить, я уже почти умер…

По ее лицу пробегали дорожки слезинок, и она обещала:

– Я никогда тебя не обману и не встречусь с ним.

И мне казалось, что я открываю себя, как створки дверей, и впускаю ее в себя.

Мы уже несколько дней жили вместе, и во мне снова крепла уверенность, что все будет хорошо. Хотя я каждый день торопился домой, боясь не застать ее, боясь, что она снова уйдет.

На следующий день после того, как она пообещала никогда больше не встречаться с ним, я пришел в пустой дом. Я обошел все комнаты и нашел на кухонном столе записку: «Валюша, не волнуйся, я поехала к одной подружке. Буду поздно. Целую, Наташка». Я сел за стол и меня затрясло. Сам почерк был невыносимо лживым.

Я даже не успел застегнуть куртку, выскочил на улицу и побежал к автобусной остановке. На бегу я обшарил карманы и нашел смятую купюру. Этого как раз хватало на проезд туда и обратно. Я трясся в полупустой маршрутке и молился, чтобы все это оказалось неправдой, чтобы я, в конце концов, выглядел просто подозрительным дураком.

Я звонил в его квартиру, готовясь убивать, сжимая кулаки и ставя ноги так, чтобы легко можно было сорваться с места вперед, в удар.

Открыл его брат. Он удивленно помолчал, моргая на меня соломенными ресницами, а потом долго доказывал мне, что ни Артема, ни Наташки сегодня не видел, и в квартире их нет.

Наконец я улыбнулся, сказал «пока», и не спеша пошагал вниз по лестнице. С каждой ступенькой становилось легче. Я улыбался. И встретил их на первом этаже, у лифта. Они стояли рядом. Наташка посмотрела на меня и спросила недовольно:

– Что ты тут делаешь?

Я шагнул к нему. Она вцепилась в мое плечо и повисла. Я скинул ее руки.

– Ну, и делайте, что хотите, идиоты! Как вы меня достали! – закричала она, приседая от напряжения, закрыла лицо руками и выбежала из подъезда, промелькнув взлохмаченными волосами, громыхнув дверью.

Он отшатнулся от меня в угол площадки.

– Валюха, послушай, я тебе все объясню, – начал он говорить, и пошлость этих слов оказалась невыносимой.