Рута Юрис - В тени малинового куста

Цыганка опять взяла мою руку.

– Книжек много… Людей много… Цветов много…

– Библиотека, – попыталась пошутить я.

Мэрим сдернула тюбетейку со своих блестящих волос, швырнула мне на колени: «На, возьми на счастье, Мэрим правду говорит. Если соврала, закопай земля, мой язык отсохнет тогда!»

В этот момент объявили посадку на рейс Симферополь – Ташкент, Мэрим встала, подхватила свободной рукой баулы, подмигнула мне: «Будешь очень счастливый, Ира… Не забудешь Мэрим!»

И пошла к стойке регистрации.

А я осталась сидеть с ее тюбетейкой в руках.

В половине двенадцатого ночи я села в ТУ-104. Место мое было почти в самом хвосте. Мы обходили грозу над Воронежем, нас болтало так сильно, что казалось, самолет вот-вот потеряет управлением и упадет на землю. Я даже хотела этого – тогда все бы разрешилось само собой.

От жары, измотавшей меня за целый день ожидания в духоте аэропорта, я не заметила, как уснула. Мне снилось, что мы падаем, и самолет цепляет хвостом верхушки елей на земле. Я бредила. Во Внукове меня разбудила стюардесса со стаканом минералки. Самолет был уже пуст. Я отстегнула ремни и побрела к выходу.

Во Внукове в два часа ночи меня встречал папа.

– Куда поедем? – спросил он.

Я представила, как такси будет проезжать мимо Женькиного дома, и ответила:

– Отвези меня домой. На дачу я не хочу.

Дома я долго-долго стояла под душем, смывая с себя усталость и дорожную пыль.

Слова цыганки не шли у меня из головы, хотя я никогда не верила ни в какие предсказания.

А сейчас я просто не верила уже ни во что.

Середина июля. Москва. Душно, пыльно и тоскливо.

Я не привыкла летом сидеть в городе. Пару дней просто бродила по улицам, стояла у витрин на Калининском проспекте, сидела в тенечке Александровского сада. И почти ничего не ела.

Уставшие ноги привели меня к Москве-реке у гостиницы «Россия». Я взяла десять эскимо в киоске у пристани и купила билет на речной трамвайчик.

Солнце болталось уже где-то в районе Воробьевых гор. Ветерок с реки приятно охлаждал мой лоб, разгоряченный от жары и разных бредовых мыслей. Эскимо в пакете потихоньку превращались в кашу из фольги, молока и шоколада, а я так и не притронулась к ним, просто выбросила пакет в урну.

– Господи, ну сделай же что-нибудь! – прошептала я, уткнувшись головой в спинку переднего сиденья.

На корме веселилась какая-то компания. Магнитофон надрывался: «One way ticket…»

Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Это оказался мой однокурсник Петька Киселев.

– Э, привет! Ты чего такая, потерявшаяся?

– Ничего, просто катаюсь… Сейчас до Киевской, там на метро и домой.

– Загорела, – Петька ласково провел по моему плечу. А меня словно током ударило, и руки покрылись гусиной кожей.

– В Судаке была. Сбежала… Тошно!

– Ну-ка, не скулить! Пошли к нам, моему брату сегодня двадцать пять.

Он подвел меня к своей компании и представил: «Лучший поэт факультета кибернетики – Ирен!»

Встав в позу, которую обычно чтецы занимают на эстраде, он продекламировал мой стишок, написанный прошлым летом в стройотряде для бригадной стенгазеты:

Народ зааплодировал и принял меня в свою компанию, что мне, по большому счету, было все равно.

Петька был соломинкой, которую Бог послал, видя мое беспомощное барахтанье в бурной реке, под названием Жизнь. Или Судьба. И меня закрутило как раз там, где эти два потока, сливаясь, превращались в опасный водоворот.

Речной трамвайчик причалил у Фрунзенской набережной, я вышла вместе с Петькой и его компанией. При всей погруженности в собственные мысли от меня не ускользнуло, что Киселев чрезвычайно рад нашей встрече. Наверное, он решил опять приударить за мной, как прошлым летом в стройотряде, потому что обнял меня за плечи и шепнул: «Сегодня вечером ты – моя девушка».

Я недовольно повела плечами. Или Женьке или никому – думала я тогда.

– Ручонки шаловливые убери!

Петька убрал свои руки.

– Прости.

– Хорошо, но если вздумаешь лезть целоваться, укушу так, что без губы останешься, понял?

– Ну, Ир!

– Я сказала!

– Ладно, но танцевать будешь только со мной!

Вскоре мы всей компанией оказались в квартире Петькиного брата. Там было прохладно, все окна, выходившие на набережную, открыты и ветер играл красивыми тюлевыми шторами.

Нас встретили родители именинника. Его мама сказала:

– Закуски на кухне, так называемый шведский стол – берите, кто что хочет, зато в гостиной вам будет просторно танцевать. В спальню и к отцу в кабинет, пожалуйста, не заглядывать. А мы – на дачу, дня через два вернемся.

Как только за родителями захлопнулась дверь, гости тихо и дружно сказали: «Уря-я-я-я!»

А я так и не поняла еще, кто же из ребят именинник.

Магнитофон, включенный на всю громкость, баловал гостей записями зарубежной эстрады. Я обошла квартиру, постояла на кухне у окна, выходящего во двор. Июльским субботним вечером он был пуст, даже кошек и собак не видно. Лишь пара жирных сонных голубей сидела на краю детской песочницы, спрятав головы под крыло.

В комнате именинника я устроилась в кресле у письменного стола, зачем-то включила настольную лампу и наугад открыла первую попавшуюся книгу из тех, что лежали передо мной, даже на обложку не посмотрела.

Мысли мои витали где-то далеко, они существовали отдельно от меня и моих желаний. Петька наклонился надо мной, облокотившись о спинку кресла, и взял книгу из моих рук.

– Ты хоть посмотрела, что ты читаешь? – улыбнулся он. – Так, посмотрим: «Фонетические и морфологические особенности испанского языка».

Петька захохотал, а я чуть не расплакалась, потому что в книге на каждой строчке я видела: «Женька уезжает!!!» Наверное, я схожу с ума…

– Пошли, – потянул меня за руку Киселев, – ты обещала танцевать со мной.

А в гостиной народ отплясывал толпой под «АББУ». Когда мы присоединились к ним, из магнитофона раздались звуки моей любимой «Dancing Queen».

Какая-то сила выбросила меня в центр круга танцующих гостей. Я отчаянно крутилась, изгибалась, словно травинка, послушная ветру. Я не понимала тогда, что, кружась в танце, выталкиваю из себя свои безмерные страдания о несостоявшейся любви. Это был шаманский, очищающий танец, мне казалось, что все мое тело искрит и маленькие розовые и голубые молнии пробегают от головы до ног и обратно. Пространство вокруг меня было наэлектризованным, а сама я была словно шаровая молния. Мое тонкое трикотажное платье насквозь промокло от пота.