Рута Юрис - В тени малинового куста

От таких слов я просто ошалела. Это что? Он меня прогоняет?

Меня?

По-моему, уж если кто и был здесь лишний, то уж точно не я. Пока я раздумывала, чтобы такого ехидного ответить Женьке, он повернулся, взял Серафиму за локоть, и они пошли в сторону ее дома.

Я догнала их и со всей силы ударила соперницу кулаком в ухо. Ногти на руке у меня были длинные, и соскользнувшая рука разодрала Симкину щеку до крови. Она завизжала и, обернувшись, и вцепилась мне в волосы. Как две злобные кошки, сцепившись и шипя, покатились мы по пыльной дороге. Казалось, искры летят от нас во все стороны. Женька, пытавшийся разнять нас, получил несколько увесистых тумаков от обеих, что лишний раз подтвердило истину – «двое дерутся, третий не влезай – получишь от одного и от другого».

На шум вышел на улицу Лев Борисович и выглянула из окна моя мама. Отодрав о себя Фимку, я толкнула ее в пыль на дороге. Серафима, проведя по лицу рукой, села посреди пыльной дороги. Ее взгляд привел меня в ужас. Она смотрела сквозь меня. Я поняла, что она видит что-то ужасное за моей спиной, но побоялась обернуться. Подхватив слетевшую с ноги босоножку, я припустилась по дорожке, змейкой ведущей через поле от деревни к небольшой речушке, и моментально растворившись во тьме.

Я все надеялась, что Женька бросится за мной, но, пройдя половину дороги, поняла – нет. Я сняла вторую босоножку и ноги утонули в накаленной за день солнцем пыли. По этой дорожке, знакомой с детства, я ходила столько раз, что знала каждую выбоинку и камень. Здесь, среди пшеницы, мы собирали с Женькой мои любимые васильки.

И так здорово было упасть навзничь, раскинуть руки и глядеть в небо. Иногда, отсверкивая точкой в слепящей синеве, оставляя белесый след, самолет прочерчивал небо наискосок. А мы, как оглашенные, кричали в эту бездонную синеву: «Эй, самолетик! Куда ты летишь? Возьми меня с собой!» И эхо из проходившего по краю поля леса, дразнило нас: «Ой, ой, ой…»

И не было тогда рядом никакой Серафимы.

Спустившись к речке, я скинула сарафан и бросилась в воду, которая была теплее ночного воздуха. Я все ныряла и ныряла, будто пытаясь смыть с себя саму эту «драку», потому что до этого никогда в жизни не дралась. Выглянувшая луна заблестела на плечах. А я, уже забыв о драке, вообразила, что так резвится под лунными лучами молодая русалка. Во всяком случае, мне показалось, что это очень красивая фраза, и я решила написать об этом в какой-нибудь из будущих своих книг.

Наплескавшись, я оделась и села на нагретый за день пригорочек, вытоптанный ребятней, приходившей купаться днем. Обидные мысли роились в голове. Слезинка за слезинкой, и я разревелась в полный голос. Потом, наревевшись, даже задремала.

Разбудили меня капли дождя, первого за все лето. Уже рассвело. Я поднялась и пошла к дому, подставляя лицо теплым каплям. Сарафан мой промок и облепил тело.

– А, вернулась, – спокойно сказал папа, – к матери не приставай, они с Ниной Аркадьевной всю ночь Симку в чувство приводили. Вмазала ты ей крепко. Молоток, моя школа! А не бери чужого!

Значит, Симка все рассказала, поняла я, стягивая с себя мокрый сарафан. И тихо спросила у папы, стараясь не смотреть ему в глаза:

– Чего чужого?

– А ты сама не знаешь? Не прикидывайся, – и папа вышел из комнаты на террасу.

На часах было девять утра. Дома стоял такой переполох, что моего отсутствия, оказывается, никто и не заметил. Мама и бабушка перекладывали с места на место сумки и чемоданы. Ждали грузовое такси.

У дома напротив Лев Борисович, уложив вещи в багажник старенького москвича, вначале усадил на заднее сиденье заплаканную Нину Аркадьевну, запихнул следом верещавшую Симку, а сам встал у машины и закурил беломорину. Они чего-то или кого-то ждали.

И тут я увидела бегущего с рюкзаком Женьку. Он кинул рядом с Симкой свой рюкзак и обернулся на наши окна.

Я не успела спрятаться за шторой. Женька подбежал к моему окну, взял меня за руку и сказал, прямо глядя в мои глаза: «Прости меня, если сможешь! И прощай!»

Лев Борисович затоптал ногой окурок, сел рядом с водителем и, махнув моему папе рукой, сказал шоферу: «Трогай...» Лишь пыльное облачко некоторое время висело на месте умчавшегося автомобиля.

А я едва сдержалась, чтоб не побежать за старым москвичонком. Я бы бросилась поперек дороги, лишь бы Женька вышел из машины, и повисла бы на его шее, целуя… И никуда бы не отпустила от себя.

Уже вечером, в Москве я свалилась с температурой под сорок. Мама просидела со мной рядом, меняя влажные полотенца на моем лбу. Я шептала всю ночь: «Не бери чужого…» Но в бреду мне чудилось, что я кричу во весь голос.

Книга выпала из рук. Этот стук разбудил меня. Я подняла ее, положила на тумбочку и выключила ночник.

…МКАД была забита до отказа.

От бесчисленной вереницы трейлеров над дорогой висела сизая, удушливая дымка. Пришлось поднять капюшон кабриолета и включить кондиционер.

На часах – 12:15. До конца регистрации на Женькин рейс оставалось сорок пять минут. Я вытащила мобильник, набрала номер Митяя и пожаловалась, что застряла.

– Ты на каком километре стоишь? – спросил он меня. Я ответила.

– Площадку вертолетную впереди видишь?

– Да.

– Подъезжай к ней, я им сейчас дозвонюсь. Не испугаешься лететь на вертолете?

– Я? Ты ж знаешь, что я летала с отцом.

– У тебя деньги с собой есть?

– Карточка.

– Нормально. Готовь пару штук баксов, в Домодедово снимешь в банкомате. Ну, с Богом!

Я вышла из машины. До поворота на ДПС с вертолетной площадкой было метров двести. Ярко-желтая с синей полосой, лупоглазая машина стояла, свесив лопасти, как уставшие крылья, почти до самой земли. Я пробежала вдоль ряда машин, попросила чуть прижаться, чтобы я смогла проехать. Слава Богу, народ попался понятливый.

Когда я въехала на стоянку у ДПС, вертолет уже начал раскручивать винт. Взглянув на номер моей машины, старшина, поднимавший шлагбаум, спросил меня не без издевки: «Мадам Бонд?»

– Да, мой генерал, – не моргнув глазом, ответила я, – летим?

– Летим высоко, – словами Лехиной любимой песни ответил мне пилот, открывая дверь в кабину вертолета, – если будет мотать, не бойтесь.

– Я летала на вертолете, – перебила я его уже сидя в кресле и пристегнувшись, – от винта!

Наверное, со стороны на меня было интересно смотреть – какая-то тетка в бейсболке, надетой козырьком назад, мчится по залу регистрации, прижимая к груди обычную стеклянную трехлитровую банку с вареньем. Царским вареньем, которое я сварила вчера. Банка еще не совсем остыла и грела мне живот сквозь футболку.

Я увидела их издалека. Они стояли в нерешительности, что-то иногда отвечая девушке, проводящей регистрацию, но постоянно оглядывались по сторонам. Я не обещала Женьке, что приеду в аэропорт, но по их взглядам было понятно, что они ждут именно меня. В руках у Женьки был венок, сплетенный из васильков.