Рута Юрис - В тени малинового куста

– Madame, s\'il vous plaét!

Я наугад выбрала себе шарик.

– Merci!

Арлекин потянул меня за руку, и я оказалась в центре группы артистов уличного театра. Здесь были акробаты, жонглеры, танцоры. Один из артистов виртуозно наигрывал веселые мелодии на концертино.

Я засмеялась и пошла вместе с ними. Сколько уж улиц мы прошли, не могу сказать, но везде к нам присоединялись прохожие, туристы. Так мы и шли, приплясывая, по улочкам Парижа.

Но вдруг мой шарик лопнул и из него выпала какая-то бумажка, свернутая в трубочку. Я наклонилась и подняла ее. Развернув, прочитала – Alex. Меня словно током ударило. Откуда они знают имя моего мужа и что все это значит? Я словно оглохла.

Оглянулась. Вокруг никого не было, артистов словно ветром сдуло. Я прошла чуть вперед по улице и попала на блошиный рынок. Чего тут только не было! А я не знала, что я ищу.

Наконец, в одном ряду я увидела картины, старые книги, статуэтки. Меня окликнул кто-то. Я обернулась. Это была старушка в чистеньком пальто по моде шестидесятых годов прошлого века и в шляпе с вуалеткой. Лицо ее было густо напудрено, на нем ярко выделялись губы, накрашенные алой помадой.

– Мадам! Посмотрите, пожалуйста! – старушка приглашала меня к своему раскладному столику.

– А почему Вы решили, что я говорю по-русски? – спросила я удивленно. Старушка, прикинувшись глухой, продолжала: «Вот посмотрите старинные открытки, вот альбом моего отца с эскизами. Мадам ведь умеет рисовать?»

Умею. Но откуда она это знает?

Ничему уже не удивляясь, я перебирала альбомы, открытки. И вдруг мне попался совершенно чистый альбом с бумагой для акварели. На таких листах я любила рисовать простым карандашом. Альбом был в переплете из тонко выделанной кожи крокодила.

– Сколько? – спросила я.

– Я дарю его Вам, – сказала старушка,

– Нет, я заплачу! Сколько?

– Умирая, – сказала старушка, – мой отец наказал мне отдать этот альбом русской женщине в черно-белом костюме, и чтобы глаза ее были похожи на крыжовник, из которого варят царское варенье.

На мне был черно-белый костюм. И у меня глаза – зеленые. Мой отец всегда называл их – крыжовины. Но царское варенье – это уже слишком! Мне стало не по себе. А старушка вложила альбом мне в руки.

Я схватила его и в ужасе бросилась бежать вон с блошки. Сердце просто выскакивало из груди. Отдохнув немного на скамейке, я решила внимательнее рассмотреть альбом.

В альбоме было тридцать, ТРИДЦАТЬ! листов. На внутренней стороне обложки было написано «Женщине по имени Ирина». Господи! Где мой валидол?!

Я решила вернуться к старушке и отдать ей альбом.

Но на том месте уже никого не было. Только молодой мужчина предлагал всем фигурки из гипса. Пока у него не было покупателей, он ловко лепил их, словно пирожки.

Я не говорю по-французски и спросить о странной даме в вуалетке не могла. Просто стала рассматривать фигурки. В одной из них по ярко-красным губам я узнала старушку. Я хотела взять эту фигурку, но она рассыпалась, превратившись в горку сухого сероватого гипса.

– Pardon! – воскликнула я, отдернув руку, но скульптор даже не взглянул на меня.

Я положила альбом в пакет и пошла скорее прочь с блошиного рынка.

Ночью ко мне пришла Мэрим. Она села на краешек кровати и ласково погладила меня по голове.

– Девочка моя, послушай меня внимательно. В этом альбоме тридцать листов, ровно столько, сколько ты прожила без него. До вашей встречи есть еще время. Вспомни все, что тревожило тебя. И нарисуй. А когда будешь на побережье, попроси старого Патрика, он из наших , чтобы вывез тебя на катере подальше от берега, привяжи к этому альбому камень и брось в воду.

И больше ты никогда не вспомнишь про свои печали. Твой муж не позволит тебе этого сделать. И не узнает, что ты летала в Париж.

Мэрим достала из кармана карандаш и положила на альбом. Она еще раз погладила меня по голове и растаяла мерцающим облачком в углу комнаты.

Утром, прихватив альбом, я спустилась на улицу в кондитерскую «Paradise» в доме напротив. Меня встретил хозяин: «Nice to meet you, madam! Cofee оr tea?» Мсье Фонтень не забыл меня. Он немного говорил по-английски, и мы могли пообщаться.

– Nice to meet you! Green tea, please!

– Новый роман? – спросил он меня.

– О, нет, я просто отдыхаю и сегодня я – художник.

– Я всегда восхищался талантами русских женщин, мадам!

– Мерси!

Так, за несколько дней я заполнила рисунками весь альбом. На первом листе была статуя Свободы на фоне моего малинового куста, на втором – Генуэзская крепость, потом синичка, сидящая на форточке, потом, потом…

На последнем было изображено основание Эйфелевой башни, и мужчина с женщиной, стоящие спиной друг к другу.

Это означало, что решение для себя я приняла окончательно.

Накануне нашей встречи в Париже пошел дождь. Я сидела у окна и любовалась городом.

Только вчера над этими улицами разносился запах жареных каштанов, слышались из приоткрытых дверей кафе звуки аккордеона и милый женский смех. Но за ночь город сменил свой наряд.

Художница-осень раскрасила город всего лишь в два цвета – серый и желтый. Серые кубики домов на полупустых улицах и золотистые пятна каштанов. Все это казалось сквозь туман и дождь размокшей декорацией, забытой бродячим театром, уехавшим догонять лето и солнце.

Лишь иногда мелькал то там, то тут яркий купол зонта. И было удивительно, сколько оттенков серого нашлось у осени на палитре.

Осень в Париже...

Я любила этот город в любое время года. Миллионы оттенков серого цвета под моросящим дождем. Да, осень в Париже была особенно хороша! Словно нежная песня об ушедшем лете. Жаль, что мне приходится уезжать именно сейчас.

Можно было бы сварить еще кофе и сесть у окна, откуда открывается чудесный вид на город, и наблюдать, как опускаются осенние сумерки, пустеют улицы. Включаются фонари, которые кажутся сквозь дождь размытыми, и множество лучиков делает их похожими на желтые астры, что продает на углу элегантная седая цветочница.

Эту даму я прозвала мадам Осень.

Весной и летом на этом месте работала красивая молодая женщина, смешливая и задиристая Вивьен, с которой мы подружилась, я частенько покупала у нее нежные розовые фиалки. Три года назад я провела июнь и июль в Париже, дописывая очередной любовный роман. Подруга любезно предоставила мне свою квартирку.

Я увидела его издалека. Он был в джемпере и джинсах. На куртке, которую он держал на коленях, лежал букет васильков. Я подошла и встала рядом. Но Женька так был погружен в свои мысли, что не сразу заметил меня. Тихо я присела рядом на ступеньки.

Женька очнулся от мучивших его дум и повернулся ко мне.

Лицо его было одутловато, а глаза потеряли прежнюю синеву и стали серыми, словно выцвели на солнце.