Рута Юрис - Коммуналка (сборник)

Наталья надела успевшие высохнуть за это время туфли и попросила не отъезжать далеко, чтобы не лазить потом по такой слякоти. На всякий случай записала номер, деньги-то отдала вперед.

Сапоги в витрине уже не казались сказкой. Наталья прижала к груди сумочку с деньгами. Подставка в витрине, с сапогами разных цветов, медленно вращалась под мерцающими лазерными лучиками. Двери бесшумно раскрылись, впуская Наталью к заветной мечте.

Все-таки дама в шубке и на шпильках – это что-то. Немногочисленные покупатели обернулись на нее. Она проследовала к самому удобному креслу. Парень-менеджер подлетел к ней в тот же момент. Научились все-таки: «Can I help you?»

Наталья выдержала паузу.

– Дружочек, мне, пожалуйста, во-о-н те сапожки и именно такого цвета! Размер…

Парень принес три пары разной полноты, встав на колено, помог примерять. Когда пара была выбрана, он хотел упаковать ее, но Наталья сказала, что наденет их сразу, а туфли попросила положить в фирменный пакет.

В буфете у выхода она купила бутылку розового шампанского, несколько экзотических фруктов и флакон взбитых сливок.

Мужичок ждал в машине. Поднял бровь, увидев на ногах пассажирки сапоги стоимостью в его квартальную зарплату.

Дома у двери ждала проголодавшаяся кошка. Наталья насыпала ей сухого корма, погладила и, не снимая сапог, прошла на кухню. Очень ей хотелось походить в обновке.

Достала креманку из серванта, нарезала туда купленные фрукты и залила взбитыми сливками. Получилось похоже на утреннюю клумбу под окном. Потом она открыла шампанское, налила фужер доверху.

Кошка сидела напротив и нежно смотрела на любимую свою хозяйку. Она ждала, когда та отправиться спать, чтобы потом устроиться рядом и согревать ее своей любовью.

Наталья выпила залпом шампанское, ковырнула пару раз салат и заплакала. В это время упал в прихожей фирменный пакет из бутика, и из него выехала упаковка с дорогими колготками. Через всю упаковку была надпись «Спасибо за покупку! Ждем Вас всегда в нашем магазине!»

Женщина подошла, чтобы поднять упавшие вещи. У зеркала в коридоре лежала та самая Энциклопедия, подаренная сыном. На глянцевой обложке молодые сурки с завидным аппетитом поглощали взбитые сливки.

Наталья с остервенением схватила книжку, подтянувшись, открыла дверку антресоли и забросила туда книгу. Как можно дальше. Потом она села прямо на пол в прихожей, обняла ноги в новых сапогах и заплакала.

А в голове все вертелась дурацкая фраза: «Молодые сурки не плачут нигде и никогда…»

2008

– Вот, зараза, – чертыхнулся бригадир, в очередной раз взглянув на небо, – не дай Бог опять польет, тогда, считай, дело – труба…

– Ты чего все чертыхаешься, Евсеич? – спросил его участковый.

– Да боюсь, польет. Вон, погляди, как тучи набрякли, если дождик, то тогда экскаватор так по горочке и съедет, ковыльнется в самый пруд. Там уж два трактора пять лет лежат. Сколь не тянули, даже армейский тягач из соседней части – дрянь дело, – и он с тоской поглядел из-под руки на низкое серое небо, – земля-то, гляди, жирная как масло. Чернозем ведь.

И он стал счищать сломанной ивовой веткой грязь с сапог.

А народ все подтягивался и подтягивался к старому пруду. Любопытство заставило многих отложить домашние дела.

Старинный пруд был очень красив в обрамлении плакучих ив. Этим деревьям было уже, наверное, около двухсот лет, как и самому пруду. Пруд этот вырыли во времена Крымской войны по заказу барыни, покойной хозяйки усадьбы, стоявшей на опушке леса. Барыня побывала в Париже у одной из подруг, вышедших замуж за красавца-французика. Там она и углядела пруд в ивах и выписала с собой итальянца, обустроившего подружкину усадьбу.

Здешний пруд был устроен в небольшой балочке, которую перегородили плотиной, и в солнечные дни казалось, что там лежит зеркало – так ярко в пруду отражалось голубое небо.

Со дна пруда било множество ключей. Вода даже в жару не нагревалась. И только местные мужики купались в холодной воде. Отдыхающие господа и дамы загорали в шезлонгах, а потом резвились в специально обустроенных купальнях с подогретой водой.

Все это продолжалось до тех пор, пока барыня не выписала из Москвы специалистов, которые определили, что здешняя вода целебна не только для купания. На лугу по дороге к пруду был построен бювет, где в краны подавалась подогретая вода для питья.

И потянулся на отдых состоятельный народ даже из самой Москвы и Питера. Усадьба никогда не пустовала. Барыня нажила хороший капитал и переехала на другие воды, в Баден-Баден, оставив вместо себя управляющего, которому доверяла.

Старики помнили, что через пруд перекинут, был мосток не очень широкий, но накрытый в жаркие дни полотняным полосатым навесом. За что пруд был прозван матрасом.

Потом, как саранча, и на их село налетела-набежала коллективизация. От мосточка остались лишь колышки, торчащие из воды, да обрывки полосатой ткани, а в пруд накидали старые плуги, бороны, да хомуты лошадиные вместе со сбруей. Барскую усадьбу, неподалеку от пруда не хватило времени всю разобрать по камушку, хотя и потаскали много кирпича, чтоб подлатать кто фундамент, кто погреб. В войну пару раз попали туда немецкие бомбы-зажигалки, окончательно превратив в руины некогда изысканный барский дом.

А в том году, когда слетал в космос Гагарин, в начале лета, солдатики из части, что находилась неподалеку, крепко принявшие на грудь на танцах в соседней деревне, разогнались на грузовике по шоссе, что проходило рядом с прудом, и, совершив кульбит, угодили точнехонько в плотину, пробив в ней изрядную дыру. Слава Богу, что сами не убилися. А грузовик-то разломился пополам.

Пока ГАИ да ВАИ, вода из порушенной плотины ушла через трубу под шоссе в соседнюю балку. И, только когда взошло солнце, стали видны ушедшие в ил плуги и бороны, да плескающиеся на дне илистых луж сверкающие золотом на солнце караси да карпы. Набежал народ, крича: «Эй, вона, рыбки золотые, мужики, сачки тащите!»

После этого была построена на новом месте широкая плотина, и пруд потихоньку заполнился водой из бивших на его дне родников.

В последние лет пять пруд приобрел дурную славу. И слухи эти разные Евсеича «достали».

Местные рыбачки говаривали, что когда поднимался ветер, и ивы склонялись низко над водою, или начинал моросить дождик, то слышались человеческие голоса, особенно мужской, вроде, звал кого-то. Женское имя какое-то слышалось, но разобрать было невозможно. Казалось, что пруд вздыхает тяжко.

Те рыбачки, кому довелось услышать голоса, крестились, читали «Отче наш», кто помнил наизусть с детства и, побросав удочки, карабкались с воем в гору, крестясь дрожащей рукой, подвывая: «А-а-а-а, Господи спаси!», боясь оглянуться. Да как дерябнут в выходной они самогоночки, что бабка Таня гонит, так и начнут вспоминать, как в горку с мокрыми штанами лезли.