Александр Покровский - Пропадино. История одного путешествия

– Как мертво?

– Так. На моей медицинской карте местности написано: «Избыто!» – стало быть, мертво. Это вам в отдел археологии надобно.

– Погодите! – не сдавался я. – Но я же ехал! У меня и билет был.

– На Мамаев курган тоже может быть выписан билет, но, согласитесь, все его защитники давно уже умерли.

– Мамаев курган?

– Ну да!

– Но нам же Грушино нужно.

Геннадий Горгонович посмотрел на нас с укоризной.

– Мне кажется, мы уже решили вопрос с врожденным слабоумием и принудительным лечением от него, – заметил он вкрадчиво. – Ужели ж мы должны к нему возвращаться? В археологию! Вам надобно в археологию! Справа от нас будет желтая дверь.

Я уже не помню, как мы оказались перед дверью археологии. Пахло схимой. Точнее, я уж и не знаю, чем пахло: затхлостью какой-то, которая казалась мне схимой, – черт его разберет. Григорий Гаврилович явно мялся перед тем как ее открыть.

– Шорох, – сказал он мне шепотом. Он почему-то перешел на шепот. – Вам не кажется, что слышится шорох?

– Где слышится? – так же шепотом отвечал ему я.

Это был лист регистрации от начальника медицинского департамента – и как он зацепился за мое ухо – ума не приложу.

– Тени?

– Тихо. Т-ссс! Вот послушайте.

Эта часть коридора действительно была несколько пустынна, тут никто не ходил, не бегал, не проникал. Все как-то обтекали это место стороной.

– Стороной, – словно эхом отозвался мой спутник. – Стороной тут все ходят. Шаги слышите?

– Шаги?

Действительно, послышались шаги. Кто-то шел в старинных ботфортах, потому что отчетливо были слышны высокие каблуки. То есть было слышно, как кто-то большой, просто огромный с каждым шагом вколачивает свои каблуки в пол, и эти звуки приближались, все громче и громче, все слышней и слышней, вот сейчас кто-то покажется из-за поворота, вот сейчас.

Но потом он остановился, не дойдя до нас каких-нибудь двух метров, и в этот момент коснулись моего уха – т-с-ссс – это из меня вышел воздух!

Это было так, как если бы в детстве ты залез на старый чердак и стал там осторожно ходить, но тут вдруг паутина касается лица, и сердце твое замирает, и как только ты ее отодрал, тут же из глубины чердака к тебе кто-то пошел; он повторяет за тобой каждое движение, и ужас охватывает тебя, и крик застревает в горле, пересыхает слюна – а это всего лишь твое собственное отражение в старом зеркале.

И только вы это понимаете, вас хватают за штанину, но через мгновение становится ясно, что это ты за что-то зацепился, но сердце уже выпрыгивает из груди – вот как коснулись моего уха, – ослабеть, не встать!

Я заставил себя скосить глаза и посмотреть – ни черта там не видно. Тогда я осторожно протянул руку и ухватил… И у меня в руке остался… листок регистрации.

Это был лист регистрации от начальника медицинского департамента – и как он зацепился за мое ухо – ума не приложу.

И это было через секунду после того как пропали шаги того типа в ботфортах.

На Григория Гавриловича лучше было не смотреть.

– Вы слышали? – выдохнул он не совсем свежий свой внутренний мир.

– Слышал, – ответил ему я ослабленным голосом. Мне вдруг ни с того ни с сего показалось, что в этом мире не хватает красного. Красного цвета. Платочек газовый вполне подошел бы – глупая мысль, согласен.

В это мгновение сама собой открылась дверь, и мы, вытянув шеи, туда заглянули – за дверью была темнота, она нас в себя просто втянула, после этого дверь закрылась.

Мы еще не привыкли к темноте, когда на нас полетел огненный череп. Лично мой вздох остановился в районе печени. В этот момент мы услышал скрипучий голос:

– Входите!

– Чего? – спросили мы одновременно.

– Входите же, сквозняк!

И тут в полутемной комнате мы увидели впереди за столом странное существо. Оно напоминало мышь в очках.

Вокруг стояли головы. Головы были везде – на стенах, полках, столах, стеллажах, под стеклом и просто так, накрытые тряпкой. Это были головы великих.

То, что показалось нам черепом, оказалось золотистым шлемом и висело над входом.

Все головы были подсвечены снизу небольшими лампочками.

– Это посмертные маски, – сказала нам мышь, заметив, что мы все это рассматриваем.

– С нынешних на всякий случай мы сделали их при жизни, – продолжила мышь. – Смерть меняет на лице чувства. А хочется сохранить именно их.

– Гародий Дожевич Приглядов, – представилась нам мышь. – Специальность – смерть и налоги. Хобби – археология. Чего вам надобно от того, другого и третьего? Кстати, может быть, вы знаете, какого роста был Александр Невский? Недавно измерили его надгробную плиту или то, что почитается оною, – сто восемьдесят два сантиметра. При толщине стенок восемь сантиметров остаток – сто шестьдесят шесть. То есть в гробу лежит сто пятьдесят шесть? Совершенно немыслимо! Судите сами. Вот текст: «…И взор его паче инех человек, и глас его аки труба в народе, лице же его…» – вот сейчас: «Сила же бе его – часть силы Самсоня… хотя видети дивный възраст его…» – рост то есть. Дивный. Дивный рост сто пятьдесят шесть сантиметров? Всего на пять сантиметров более Александра Македонского и на одиннадцать сантиметров более Чингисхана? Как вам такое? Как такое возможно? Александр Невский ликом печенег, а ростом пигмей? С чем приходится работать! А берестяные грамоты? Одна за другой говорят нам о том, что ничего такого не было! Вообще ничего. Все, что было, придумали после.

– Нам бы Грушино! – заикнулся Григорий Гаврилович.

– Грушино? Оно имеет отношение к Ледовому побоищу? На Чудском озере у Вороньего камня? В озере торф. Там чудно все сохраняется. Так вот, не обнаружено ни одного доспеха. Если рыцари тонули, то где же доспехи? А? В Грушино?

Григорий Гаврилович мягко изложил наш вопрос. Мышь выслушала его очень внимательно.

– Батенька! – воскликнула она наконец. – А при чем же здесь археология? Вам в отдел сказок надо.

– Сказок?

– Сказок, сказаний, верований, фольклора, поверий, гаданий и прочей этнографии. «Поди туда, не знаю куда, возьми то, не знаю что». И принеси. В трех экземплярах.

– Но, может быть, налоги? – не выдержал я.

– Налоги?

– Но вы же занимаетесь и налогами. «Смерть и налоги». Может быть, там имеются какие-то следы?

– Ах эти налоги, – рассмеялась мышь. – Это я пошутил. История уже потом занимается налогами. Неуплаченными налогами. На человеческую память. Не заплатил налоги на память – и все возвращается. Путь-то пройти надо. А без памяти кружим. Грушино, говорите?

– Оно самое! – оживился и Григорий Гаврилович.

– Одну минуточку, посмотрю в летописях.