Саша Кругосветов - Сто лет в России

Для нас Россия – не только Российская Федерация.

Это еще красный глинтвейн после катания на лыжах в Закарпатье.

Огромные лещи, выловленные на удочку, стоя по пояс в теплой днепровской воде ниже Кременчугской плотины.

Жирные ящерицы и ядовитые змеи в черной низине полуострова Мангышлак, а рядом – самые современные атомные опреснители города Шевченко и старинный форт Актау.

Это потрясающе выразительные петроглифы в Гобустане в окрестностях Баку.

Деревянный домик в Дилижане, который до меня рисовал великий Мартирос Сарьян, а после меня – никто, я рисовал его перед самым сносом.

Сванские башни Местии, дырявящие прозрачное, бесконечно высокое кавказское небо.

Хатынь в Белоруссии и собственное сердце, которое вздрагивает при одновременном ударе сотен колокольчиков над могильными плитами.

Это боль, которую испытываешь, наблюдая, как уходит все дальше и дальше береговая линия Аральского моря, оставляя на суше лодки, баркасы, ржавые буксиры, развалившиеся причалы.

Грот в Новом Свете, в котором пел Шаляпин, и генуэзская крепость в Судаке.

Это парящее в воздухе прозрачное высокогорное озеро ИссыкКуль.

Медео – ледовый стадион советских конькобежцев под АлмаАтой.

Пыльная Бухара, в которой, кажется, слышен шум миллионов прошедших через нее караванов.

Горячие подземные озера Туркмении, где летучие мыши бесшумно носятся над головами отважных пловцов.

Бар «Гамбринус» в Одессе и лиман Куяльник, соленый, словно Мертвое море. Я опрометчиво бросился с разбега в его тяжелую, маслянистую воду и долго потом не мог отойти от ожога слизистых оболочек глаз и носа.

Чистая, ухоженная Латгалия на востоке Латвии, куда мы приезжали насладиться лесной тишиной.

Гостеприимные кондитерские и кофейни старого, уютного, незабываемого Таллина.

Могила Канта в Калининграде и музей Чюрлениса в Каунасе.

Это наша земля. Мы живем на этой земле, и никто не сможет отнять ни нашу память, ни нашу любовь, ни наши человеческие права на эту землю. Ни развал Союза. Ни сепаратизм национальных элит. Ни причисление носителей русской культуры к негражданам. Я – собственник, я – владелец, и это невозможно оспорить. Все мы – наследники этой земли. Мы жили, живем и будем жить на этой земле. Никто не заберет эту землю из нашей памяти и из наших сердец.

Для нас Россия – это русский язык, самый прекрасный, самый уютный, самый сильный, самый выразительный. Русский язык – это наш мир, наша жизнь и наша судьба.

Пушкин, Гоголь, Достоевский, Андрей Белый, Платонов. Какие они все разные: Блок, Маяковский, Есенин, Алексей Толстой, Саша Черный, Сельвинский, Солженицын, Шаламов.

Это русская культура, неизменно великая, куда бы ни занесла судьба ее гениев. Рахманинов, Стравинский, Набоков, Иосиф Бродский, Барышников, Нуриев.

Пятая симфония Шостаковича. Марш Монтекки и Капулетти Прокофьева. Альфред Шнитке.

Валентин Серов, Левитан, Коровин, Малявин, Кустодиев, Эрьзя (Нефедов), Мухина, Рублев, братья Дионисии.

Россия – это Параджанов, Эйзенштейн. «Солярис» и «Сталкер» Тарковского. «Война и мир» Бондарчука. «Летят журавли». «Покровские ворота». Великолепные мастера грузинского кинематографа Данелия, Иоселиани, Чхеидзе, Хуциев, Абуладзе. Это тоже Россия.

Не забудем Бердяева. Антония Сурожского (глава РПЦ в Англии). Русских святых – Сергия Радонежского, Иоанна Кронштадтского, Серафима Вырицкого.

Всех не перечислишь. Всего не припомнишь. Россия – это космос. Где вспыхивают сверхновые звезды и гаснут красные карлики. Где в черных дырах исчезают и материя, и разум, и совесть, и честь. Бездумно носятся кометы, грозящие столкнуть с курса самые важные для нас, самые любимые планеты. Сталкиваются и взрываются астероиды. Рушатся старые миры и возникают новые.

Мы живем в пору больших перемен. Сейчас. Десять лет назад была пора еще более серьезных перемен. Но других. А до этого… Сто лет революций, взрывов, застоев, новых поворотов, повторения пройденного. Две мировые и одна гражданская. Если так много процессов, так много перемен – значит, много энергии в нашем российском космосе, в нашей стране, в нашем народе. Жизнь идет. Не останавливается. Кто не хочет жить в эпоху великих перемен? Хотите отказаться? Езжайте в Германию. Вы тоже? В Париж, в Лондон, в Тель-Авив, в Прагу. А вы хотите быть свидетелем великих исторических процессов? Хотите участвовать? Тогда живите в России. Не бойтесь неприятностей, неувязок, борьбы мнений, неправедных судов, несправедливой власти, дубовых решений парламента. Великие изменения не проходят гладко. Хотите участвовать в судьбоносных процессах? Тогда не бойтесь непредвиденного, непредсказуемого. Просто живите в России. Насладитесь красотой этой великолепной, величественной, могучей, неподражаемой и опасной реки бытия. «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». Настоящая жизнь не бывает гладенькой, чистенькой, предсказуемой. В противном случае – застой, неподвижность. Вековать свой век, существовать без движения – это увядание и смерть.

Если бы можно было спросить моего отца: доволен ли он прожитой жизнью? Я уверен, он ответил бы утвердительно. Он принял всей душой судьбу своей страны, нашей Родины. Разделил эту судьбу. Не уклонялся, не прятался, не прогибался, не тянул одеяло на себя. Делал все, что мог. Иногда даже немного больше. Ему не в чем себя упрекнуть. Отец выполнил свой долг. Ему не стыдно за свою жизнь – ни перед женой, ни перед сыном, ни перед своей совестью.

Если бы можно было спросить Ириного отца: доволен ли он своей жизнью? Я уверен, он ответил бы – да! Он любил свою советскую Родину. Любил море, корабли, ценил морскую дружбу и всю жизнь посвятил Военно-морскому флоту. Не уклонялся, не прятался, не прогибался. Выходил в шторм в море, помогал швартоваться чужим судам. Не искал легкой жизни, льгот, выгод. Ему не стыдно за свою жизнь – ни перед семьей, ни перед товарищами по морской службе.

Если бы можно было спросить бабу Дусю: довольна ли она своей жизнью? Она удивилась бы вопросу. Разве она могла жить иначе? Она делала все, что могла. И даже гораздо больше. Я отвечу за нее. Именно она победила, сломила, затоптала супостата. Сохранила, спасла, поставила на ноги двух дочерей. Ей не в чем себя упрекнуть.

Не все так хорошо. У каждого – своя правда. Если бы я мог спросить нянюшку, пока она еще была жива, пока я еще был подростком: довольна ли она своей жизнью? Если бы она смогла, если бы решилась ответить. Если бы сумела выйти из образа простой, малограмотной женщины. Я думаю, она сказала бы: «Чему мне радоваться, Сашенька? Я прожила странную, навязанную мне, не свою жизнь. Родилась в другой стране, и Господь готовил меня для другой жизни. Доченьку мою тоже готовил не для этой жизни. А прожила я свой век в чужом обличье и в чужой стране. Да ты не расстраивайся, Сашенька, за меня. И за Люсеньку тоже не расстраивайся, милый мальчик, – знаю, ты ее тоже любишь. Я так рада, что у тебя все хорошо; это меня греет. Ты добрый, славный. Учишься лучше всех. И дальше все у тебя будет очень и очень расчудесно. На радость твоей нянюшке, на радость папе и маме. Они прекрасные люди, твои родители, дай бог им не знать больше бед. А ты, как подрастешь, мы тебе такую княгинюшку подберем! Будешь жить-поживать да добра наживать. О нянюшке-то своей не беспокойся. Если будет у моей Люсеньки хорошо… Если будет у тебя, Сашенька, хорошо… вот и ладушки. Значит, и у меня все хорошо». У каждого – своя правда, свой крест. Такая вот правда, думаю, была у моей нянюшки. Точно не знаю. Не случилось у нас этого разговора. Бедная, бедная Надежда Даниловна. Сколько подранков, смертельно раненых людей, таких, как нянюшка и ее дочь Люся, осталось на нашей земле «в ее минуты роковые». Разделили тяжелую участь страны и народа. Сколько из них выстояли, мужественно пронесли свой крест, сохранили доброту и народную мудрость, чтобы помочь нам, грешным. Низкий вам поклон, нянюшка.