Елена Селестин - Москва – Таллинн. Беспошлинно

– Простите, а где мой сосед – не знаете? – спросил Стас у проводницы.

– Вышел на своей станции. Просил передать, что коньяк для вас.

На перроне в Таллинне было мало встречающих, утро показалось ему тихим и добрым. Стас пешком дошел до гостиницы, все вокруг было знакомо. Он принял душ и решил прилечь.

Лариса постаралась уложить волосы – у нее, как всегда, не хватило на это терпения. Утро пятницы часто бывает веселее, чем утро среды, потому что выходные близко. Но эта пятница для Ларисы была тяжела. Когда завтрак был готов, на кухню вышел сын Томас, а дочь Маруся заняла ванную, по обыкновению надолго.

– Твой отец появится за завтраком, как ты думаешь? – спросила Лариса у сына.

Томас промолчал.

– В нашей семье можно задать вопрос – и тебе не ответят неделю, пожаловалась Лариса не вполне проснувшемуся пекинесу Вилли. Пекинес осмотрелся, сообразил, что ждать прогулки еще долго, и вспрыгнул на мягкую табуретку посреди кухни – досыпать, свернувшись калачиком.

Ларисино раздражение требовало диалога.

– Томас, я скажу удивительную для тебя вещь – всякое терпение может иссякнуть! Знаешь, какой у нас долг за квартиру?

Сын продолжал есть. Обычно Ларисе импонировала способность Томаса сохранять невозмутимость, но эта же черта могла довести обычную беседу до скандала.

– Думаю, папа спит, – наконец произнес Томас и налил себе кофе.

– Торопиться ему, как всегда, некуда. Но мне иногда хочется послушать его предложения по поводу наших проблем. Я права?

Томас молча пожал плечами.

– Двадцать лет все решаю одна! И кто, кто пойдет гулять с собакой?

– Мам, если тебе в ванную – я выхожу, – крикнула Маруся, приоткрыв дверь. Пекинес зевнул и уставился на Ларису, пытался понять, чем она недовольна.

Лариса прошла в комнату мужа. Мартин сидел у окна и сосредоточенно полировал деталь модели яхты. Его отрешенное лицо со сползшими к переносице очками, выражение нежности и старательности, – еще больше разозлили Ларису.

– Так ты даже не спишь. Хоть бы с собакой вышел.

– Привет, – сказал тихо Мартин и поверх очков опасливо скосил глаза на жену.

Когда-то они в этой комнате повесили на стену круглое зеркало, Лариса увидела в нем женщину с напряженным сварливым лицом, жесткой линией рта, опрокинутой вниз. «Как уставшая торговка рыбой, а ведь я уже накрашена», – подумала она отстраненно о своем отражении. Мартин указательным пальцем поглаживал палубу миниатюрной яхты.

– Мог бы посмотреть на меня, Мартин.

Он снял очки и повернул голову, робко улыбнулся.

– Просто скажи, что ты думаешь по поводу того, что не сегодня-завтра нам могут отключить телефон. И заодно свет? – предложила Лариса.

Он водрузил очки на переносицу и снова принялся прилаживать деталь к яхте. Лариса бросилась к подоконнику, схватила одну из моделей и разбила ее об пол. Все произошло мгновенно, но ей показалось, что побледневшие глаза Мартина, увеличенные стеклами очков, она рассматривала долго. Неуклюже опустившись на четвереньки, он стал собирать щепки с пола. Пробормотал:

– Женщина-тайфун.

Это было ее прозвище из их забытого домашнего словаря. Да как она могла его обидеть, такого?

– Мам! – в коридоре появилась Маруся. – Не погладишь платье?

– Если выйдешь с собакой – поглажу, – согласилась Лариса.

– Что-то разбилось?

– Нервы сдают, – объяснила Лариса, – меня могут уволить из журнала.

Она вспомнила, что для пущей уверенности хотела накрасить ногти.

– Надо продать эту древнюю крепость, купить другую квартиру в новом районе – еще и деньги останутся! Сможем купить папе лодку. Я же не нервничаю, что родители за год так и не собрались посмотреть меня на сцене, – добавила дочь многозначительно.

Лариса достала утюг; значит, ногти накрасить не получится. Иногда из-за таких мелочей рушатся важные дела.

– Руся! Вернешься, свари отцу кофе с корицей.

Лариса наклонилась, поцеловала ползающего по полу мужа в сухой лоб, и Мартин не отстранился.

Квартира и чердак принадлежали деду Мартина. Его прадед целиком владел этим каменным трехэтажным домом, которому было без малого четыре века. Лариса за двадцать лет, что провела здесь, полюбила каждый угол в своем жилище, и чердак, напоминавший круглую башню, внутри просторный. Но у нее всегда оставалось ощущение, что дом лишь позволяет быть у него в гостях. «Руся не понимает, что если бы она родилась в новостройке на окраине, если бы не было у них с Томасом в детстве ежевечерних прогулок по старому городу, хорошей школы рядом, древней архитектуры вокруг, то они бы выросли другими…», – рассуждала Лариса на ходу.

До работы ей было идти недалеко.

– Нас купи-или, – прошептала Ольга, сотрудница Отдела культуры и светской хроники.

– Давно это всем известно. Где Витал? – спросила Лариса громко, ей не хотелось поддерживать игру в осажденных подпольщиков.

– Его вызвали. Со мной уже побеседовали, потом ты идешь.

– Как прошло собеседование?

– Ты видела нового стручка? – Оля закудахтала шепотом. – Нато телать польше расфлекательных материалов тля поле-е широ-ко-ко…Вы должны учиться рас-флекать пуп-лику чтопы пыл тирашш! Он ничего, толстый пуплик с круглой лысинкой.

– Вылетаю я, значит. И Витал скорее всего, – тянула Лариса, трогая цветы у себя на столе. – Букет красивый, Витал принес?

– Да. Лариса, нельзя сдаваться, у тебя дети!

Оля добра, шумно всех любит, – и как же часто это раздражает, кажется глупостью, в лучшем случае излишеством.

– Рада за тебя, Оля, что тебя оставили на светской хронике. Но мы с Виталом им не к чему.

– Не обижайся, твоя там архитектура-скульптура или, как ее, культурология, – действительно, здесь ни к селу ни к городу, Ларис, рядом с программой телепередач.

– Расширенной телепрограммой. Я давно это поняла.

– Но ты хорошо готовишь! А Витал в спорте разбирается. И еще в аппаратуре. Все будет хорошо!

– Ага, в аппаратуре. Ладно, Оля. Я сама виновата, как следует не знаю язык.

– Лариса, тебе легко будет вспомнить – с мужем поговорила, потом с сыном!

– Они со мной молчат. Из Томаса еще можно при большом желании вытянуть пару слов, но муж мой…

– Заболел?

– После того, как пришлось продать так называемую яхту, стал неживой, будто сердце вынули.

– Может, заколдованный, – мечтательно вздохнула Ольга.

«Каким образом ей удается сохранять восторженность? – поразилась Лариса. – Даже Маруся взрослее, Оля же в свои за сорок – кудрявое существо в розовых оборках, будто совершенно не травмированное жизнью. Мир вокруг нее тоже розово-голубой, украшенным бантиками. Слишком долго Витал не возвращается от нового начальства». Лариса нечаянно сломала стебель тюльпана.