Александр Лапин - Утерянный рай

И почему ему не хочется быть монтажником? Работа на свежем воздухе. По четвертому разряду можно рублей двести пятьдесят замолотить… Квартиры дают на домостроительном комбинате. А все равно тоска. Потому что как представит, что всю жизнь, всю свою единственную и неповторимую жизнь он буду кричать: «Майна! Вира!» – и ставить, ставить, ставить эти бетонные коробки на земле… Так с души и воротит.

Сегодня на стройке простой. Что-то случилось на комбинате. И поэтому панели поступают от случая к случаю, неравномерно. Вот все звено монтажников в очередной раз собралось на перекур в большой гостиной трехкомнатной квартиры, состоящей пока только из железобетонных наружных панелей. Травят байки и анекдоты. В центре стоит дядя Федор. Небольшого роста, пожилой, с седой трехдневной щетиной на щеках, но жилистый, твердый мужик. Одет в черную фуфайку и ватные штаны. Он здесь самый старший.

Рядом сварной Мишка Романов в особой зеленой, толстой, негнущейся робе. Розовые от холода щеки его гладко выбриты. Руки с длинными, как у скрипача, пальцами в ссадинах и царапинах. Он зябко прячет их, то подтягивая в рукава робы, то засовывая в карманы куртки.

Подпирает стенку плечом хмурый кореец Валерка Хан. Стоит, покуривает сигаретку в руку. Он помощник звеньевого.

Рядом присел на корточки белобрысый, с золотой фиксой (недавно поставленной) Витька Палахов. Ему лишь бы над кем-нибудь поржать.

Смуглолицый татарин бетонщик Наиль то и дело выглядывает за окошко. Ждет с минуты на минуту машину-бетономешалку.

Разговор о женской верности.

– Самые верные жены – это бывшие шлюхи! – откинув вверх свою похожую на рыцарское забрало сварную маску с окошком, уверенно доказывает Романов. – Они нагуляются по полной программе и тогда уж успокаиваются.

– Да брось ты! – машет рукой и окидывает всех снизу синим пламенем своих наглых глаз Витька Палахов. – Уж сколько я их знаю! Уж и замуж повыходили, а все равно ищут случаи потрахаться…

– Что вы вообще можете понимать в женщинах?! – дядя Федор, смахивая с рукава фуфайки цементную пыль, как всегда, начинает скрипучим голосом длинный рассказ-быль. – У нас в Карлаге сколько хочешь историй было. И про любовь, и так. С нами тянул срок один паренек. Красивый – просто нет слов. Десять лет получил при Иосифе Виссарионовиче. Оказывается, он с его дочкой вместе в школе учился. Ну и слюбились. Вот папаша его и отправил туда, куда Макар телят не гонял. Как только Сталин умер, его через две недели освободили… Вот любовь… А то еще история была с одним мужиком. После зимы работал он на расконвойке. А рядом с ним – целая бригада баб. Тогда в лагерях всякие были. И красивые тоже. Ну, короче, туда-сюда – стали они к нему подкатываться. Видят, что мужик с голодухи еле ноги волочит, начали его подкармливать всей бригадой. Наверное, месяца два так продолжалось. Воспрянул он. Тут-то они к нему дружненько всей бригадой и пристроились. Как-то смотрю: он в барак приходит. Глаза запали. Под глазами синие круги. Я потом ихнюю бригадиршу встрел и говорю: «Вы чо делаете, бабы? Разве ж так можно? Заездили мужика!» А она в ответ: «Да это мы с голодухи сорвались по первой. Сейчас у нас все устаканилось». Они график составили. Все чин чинарем. А почему сами недоедали, а его поддержали? Потому как это жизненная потребность человека. Надо ему. А вы… Тоже мне, знатоки…

– Эй, мужики! – раздается снизу голос тетки Натальи. – Вы что там, уснули? Панели пришли.

Дядя Федор мечется к оконному проему. Посмотреть. В аккуратный промежуток между домами осторожно втягивается тяжелый трейлер, загруженный панелями. Вот он свистнул воздухом в тормозной системе. Поднял пыль при торможении. Остановился. Усатый водитель выглянул из окошка:

– Эй, ребята! Где здесь бригада Мукашева? Панели привез!

– Вот сволочи! – выругался дядя Федор. – Мы с утра стоим. А им все везут и везут.

– А как же, им надо национальный кадр поддерживать, – откликнулся сварной Романов.

– А чо, Федор сидел, что ли? – улучив мгновение, потихонечку спросил Сашка Валерку Хана. – А за что?

– Ты, парень, таких вопросов не задавай. Время такое было, – Хан притушил и бросил сигарету в окно. Проследил за ее полетом и добавил: – Это было так давно, что никто и не знает, за что. Но мужик он справедливый, хотя и крутой. Тебя, стропаля, вон как гоняет. Ему уж на пенсии давно пора быть. Но он не хочет уходить. Монтажник от Бога.

Наверху появился бригадир их комплексной строительной бригады Вася Беседин. Коренастый, лысый, морда красная от холода. В прорезиненном плаще, сапогах и кепке с пуговкой он похож на одетого бобра.

– Поеду ругаться в контору, в СМУ! – Трясущимися от ярости руками бригадир достал беломорину и швырнул пустую пачку на пол. – Это ж надо, совсем одурели. Все тащат для бригады Мукашева. А мы будто и не люди вовсе!

– Национальный рабочий класс создают. Своих героев! – дядя Федор поднес бригадиру огоньку.

Вася глубоко затянулся, чуть успокоился, снял кепку. Лысина под нею в отличие от багрового лица была желтая, с редкими волосками впереди и на макушке. Он почесал ее и добавил, крепко выругавшись:

– Это политика разве? Панели в первую очередь Уразу. Лучшие люди – Уразу. Наряды закрывать хорошо – Уразу. А мы что? Что мы, хуже работаем, чем его бригада? Ну, скажите мне, мы хуже, что ли? – обратился он к окружающим. – Нам детей кормить не надо?

Все вокруг потупились. Промолчали. Они знали, что их бригада работает нисколько не хуже. Тем более сейчас они и люди Мукашева перешли к конвейерному методу сборки многоэтажек, где все завязано на поставки с комбината.

Если раньше панели сначала складировали, а потом из них собирали дом, то теперь они должны ставить их прямо с машин, строго по графику. Этаж за этажом.

А тут какой уж эксперимент, когда вовсе нет поставок. Ни по графику, ни без него.

Обидно, что, пока они стоят, к Мукашеву уже пятый трейлер пришел. Потому что он казах. Партия поставила задачу создать национальный рабочий класс. Идет это дело туго. Сыны степей на стройках и заводах работать не хотят. Менталитет такой. Поэтому тем, кто идет в рабочие, создают тепличные условия. А из более-менее толковых искусственно выращивают героев и маяков. Глядишь, под шумок и другие подтянутся. Ну и рапортовать в Москву надо. Дело, мол, идет. И пастухи уже переквалифицируются в строителей, токарей, слесарей.

Может, для общей политики оно и важно. Но для конкретных живых людей обидно. Чем они хуже? И почему должны меньше зарабатывать? Мукашевцы уже на седьмом этаже. А они с четвертого никак не вылезут.