Виталий Орехов - Демиургия (сборник)

Матвей, как уже было сказано, был способным учеником с раннего возраста, показавший исключительную тягу к знаниям. Он оспаривал первое место по знаниям и по способностям с одним из тех дворян, учившихся с ним в классах, родители которого по дворянским меркам были разорены, но все равно затрачивали относительно крупные средства на обучение их единственного сына, поскольку считали образование неотъемлемой частью дворянского сословия. Александр Каховцев был так же, как и Матвей, одиннадцати лет, был высокий, темноволосый и дружил, в отличие от Матвея, имевшего хорошие отношения со всеми одноклассниками, только с барчатами.

Веселье, развернувшееся сейчас в классах, было вызвано одним чрезвычайно важным спором. Мальчики спорили о социализме в его самых разных проявлениях и ипостасях. Среди ребятишек был один из мещан, Сережа Марков, славившийся тем, что он знавал когда-то одного социалиста, и даже, однажды, держал в своих руках настоящий номер «Колокола». Так вот, Сережа уверял своих сотоварищей, что социализм – это будущее не только Европы, но и России, он уверял, что землевладение должно быть общее у всех, а частная собственность на землю – пережиток прежних времен. Спор был в самом разгаре.

– Да как же это? – говорил один из его друзей-мещан, с удивлением обнаруживший, что его друг – социалист, – Марков, Вы утверждаете, что России нужен социализм?

– Именно нужен, – с гордостью и твердо парировал Сережа, отнюдь не понимавший ничего не только в социализме, но и вообще во владении землей, – бесспорно нужен, как единственный путь развития нашей отчизны.

– То, есть, Сергей, – говорил Саша Каховцев, – сейчас, или когда-нибудь Вы предлагаете всю землю поделить между всеми поровну?

– Боже Вас, Александр, убереги…

– Как же, Боже, – спросил еще один мальчик, Миша Погорохин, – социалисты ведь не верят в Бога.

– Первое, Михаил, – холодно начал Марков, – Вам бы следовало помолчать, пока Вас не спрашивают. Второе, я еще не заверял, что я социалист, а третье, чтобы я Вам заметил, это бы очень не посоветовал разбирать каждое мое слово, тем боле, сказанное для красоты речи, чего Вам, видимо, не понять.

Погорохин покраснел и замолчал, и больше ничего в классах не говорил, хотя Марков и не понимал ничего в социализме, но говорил довольно убедительно. Достаточно для того, чтобы убедить мальчика.

– Ну так продолжим, – действительно продолжил Сережа, – разделение сейчас земли невозможно, поскольку не только наше, но и самые наипросвещеннейшие американские и европейские общества не готовы к такому перераспределению. Но, господа, прошу обратить ваше внимание на следующий факт, представленный еще классиками социализма, – разгорячился мальчик, – что, когда общество изменится, а это, несомненно, произойдет, перераспределение земли будет возможно.

– Как же возможно, – опять начал говорить Саша Каховцев, – как же, Марков, возможно? Это значит, что я, потомственный дворянин, из семьи бывших помещиков, как и присутствующие тут мои друзья из благородного сословия, мы, мы будем владеть земельными наделами совместно с семьей, допустим… – он замялся, ну,… ну допустим Соргина? – Каховцев завидовал Соргину, он понимал, что Матюша – мальчик крестьянский, а знает столько же, а может даже, и больше, в чем он, конечно, никогда себе не признавался, сколько и сам Каховцев. Это злило, раздражало барчонка, воспитанного дворянами, необходимо заметить, с трудом пережившими реформы.

Последнее не могло не задеть Матвея, тем паче, что его самого это задевало самым прямейшим образом.

– Сашка, – начал было Матвей.

– Александр.

– Ладно, пущай Александр. Так вот, Александр, негоже Вам, как дворянину и барину, сравнивать со мною, у нас, может, и земли немного, но мы ее обрабатываем сами. Это перво, чего сказать бы хотел, еще надо, ребята, всем сообразить, что вопросы о социализме так просто не решаются. И прямо сейчас этого мы с вами не порешим. Но, только, думается мне вот что: делить-то землю, может, и действительно нельзя-то. Потому как издавна заведено, что есть дворяне и есть крестьяне, и нарушать порядок такой негоже. Что до социализма, то вроде как, и замысел-то неплохой, что все вроде как все общее, но токмо, народ-то на это не согласится никогда, конечно, если его совсем не застращать и не довести до последней стадии терпения. Ребята, народу, может идея общих владений и прельститься поначалу, но только, все равно, откажутся потом, так как также издавна еще заведено, что богатые есть и бедные, и вот если бедных и поболе будет, то сила-то пока еще у богатых, и может еще долго у богатых-то будет. – Эта меленькая речь, выражавшая глубокие по своей сути идеи, сказанная с причудливым мужицким крестьянским говором тверичей произвела на мальчиков впечатление. Так бы они может и продолжали свои гуманитарные и разумные споры, которые всегда тревожат умных мальчиков, собравшихся вместе.

Еще у Федора Михайловича Достоевского есть глубокая мысль, высказанная Иваном Карамазовым в «рассуждении у русских мальчиках», говорит он Алеше:»… я ведь и сам точь-в-точь такой же маленький мальчик, как и ты, разве только вот не послушник. Ведь русские мальчики как до сих пор орудуют? Иные то есть?… Всю жизнь прежде не знали друг друга, а выйдут из трактира, сорок лет опять не будут знать друг друга, ну и что ж, о чем они будут рассуждать, пока поймали минутку…? О мировых вопросах, не иначе: есть ли Бог, есть ли бессмертие? А которые в Бога не веруют, ну те о социализме и об анархизме заговорят, о переделке всего человечества по новому штату, так ведь это один же черт выйдет, всё те же вопросы, только с другого конца. И множество, множество самых оригинальных русских мальчиков только и делают, что о вековечных вопросах говорят у нас в наше время. Разве не так?..» Разумеется прав брат Иван, но куда правее брат Алеша, который ответил ему на это: «Да, настоящим русским вопросы о том: есть ли Бог и есть ли бессмертие, или, как вот ты говоришь, вопросы с другого конца, – конечно, первые вопросы и прежде всего, да так и надо». Так и в земской школе, мальчики рассуждали о вопросах, главных, о вопросах, о которых и надо рассуждать. Которые главные. И, известно, что и сейчас так. И всегда так у нас будет. А мальчики продолжили бы свое рассуждение, если бы не вернулся Карл Иванович.

– Так-с, господа, прошу начинать занятие. Приветствую, приветствую, – сказал он, когда дети встали у своих парт, – проведем перекличку.

Дальше пошла перекличка. Все дети оказались на месте.

– Вот и gut. – Он иногда вставлял в свою речь характерные, немецкий словечки, которые знают абсолютно все. А «Вот и gut» – было вообще его любимым высказыванием и он вставлял его всюду, где только можно и нельзя, даже если дела шли и не совсем gut. За это Карла Ивановича некоторые детишки и прозвали господином Вотыгутом.