Виталий Москаленко - Райцентр [сборник]

— А ну вылезай! — кричит сторож. Он стоит у горы пустой тары в углу базара. — Вылезай, кому говорю, ядреный корень!

Из-под ящиков ни звука.

— Филя, слышишь? Не сопротивляйся! Лучше давай по-хорошему. Иначе позову участкового, слышишь или нет?

Солнце заливает базар, дробится в листьях клена, что растет посреди пустых ящиков.

— Что молчишь, дурак?! Застукал я тебя, понял? Слышал, как ты пел.

Тишина.

— Хочешь, чтобы я разобрал проход и вытащил тебя?! Тогда уж точно… Я обещаю тебе тогда… Что ты сказал?

Из-под ящиков доносится бормотание.

— Не понимаю, громче! — кричит сторож и вытягивает шею.

— Отойди от ящиков, — раздается чей-то голос.

— Зачем?

— Отойди…

— Почему отойти, не понимаю… А-а-а! Ты боишься, что я тебя бить начну! Нет, не начну… Выходи!

Молчание.

— Хорошо-хорошо! Я отошел, вот я отхожу!

Сторож отходит метров на десять и поворачивается.

— Вылезай! — кричит он.

Возле ствола клена появляется голова.

— Отойди дальше, — говорит голова.

— Куда дальше? И так далеко.

Голова ничего не отвечает и смотрит на сторожа.

— Ну ладно, хватит тебе сопротивляться, — говорит сторож. — Вылезай, я не трону.

Голова не двигается. Они долго смотрят друг на друга.

— Что молчишь?! Чувствуешь свою вину! Ну ладно, я отойду дальше… — Сторож отходит. После этого кричит повелительно: — Вылезай, Филипыч, я не шучу с тобой! У меня дюжина дел на базаре, мне некогда с тобой вожжаться!

Голова исчезает и появляется в соломенной шляпе. Потом поднимает глаза вверх.

— Фьюить, фьюить, фьюить! — подражает чириканью воробьев голова.

— Ты что издеваешься, паскуда! — выкрикивает сторож. — Я тебя в милицию сдам!

Над головой появляются руки и, цепляясь за сук, на ящики вылезает мужчина лет сорока — пятидесяти. Брюки и рубашка на нем измяты, он стоит наверху и смотрит на сторожа.

— Давай, давай… — втягивая в себя воздух, тихо говорит сторож. — Вниз давай…

— А что у тебя за спиной? — спрашивает мужчина.

— Где? — удивляется сторож.

— За спиной у тебя…

— Ничего там нет!.. Ты что?!

Мужчина осторожно, не сводя глаз со сторожа, начинет спускаться. Вдруг останавливается.

— Чего? — спрашивает сторож.

— Как чего?! Ты же подходишь!

— Я? Да ты что?! Я стою… Не бойсь, не бойсь — я не трону.

Мужчина смотрит, как сторож что-то неумело прячет за спиной, и поднимает глаза опять вверх.

— Фьюить, фьюить, фьюить, — делает он губами, но тише. Голова его застыла и смотрит вверх, а глаза косят на сторожа. — Че напрягся… как барбос?.. — говорит мужчина через секунду.

— Кто напрягся? — теряется сторож. — Кто это барбос?!

— Ты напрягся весь. Гудишь, как столб телеграфный. Сбои, сбои чуток… Не поймаешь.

— Филипыч, Филипыч! Не рассуждай, паскуда! Ты у меня дождешься! А ну-ка вылезай сейчас же! Давай, давай!

Мужчина опускается ниже. Когда нога его касается земли, сторож срывается с места, бежит и, выхватывая из-за спины палку, кричит:

— Ну, стерва, держись! Будешь знать, как издеваться над пожилым человеком!

От удара мужчина увертывается, сторож по инерции пробегает мимо, но все-таки достает палкой по спине, вторым ударом он промахивается и чуть не падает. Мужчина отбегает в сторону и, вихляясь, кричит тарабарщину:

— Кэри-мэри-дэри-фэри! Дурак бьет дурака! Дурак бьет дурака!

— Смотри мне! — пофыркивая от удовлетворения, грозит ему палкой сторож. — Доиграешься у меня! — Он с силой отбрасывает в сторону палку и кричит в спину мужчине в соломенной шляпе: — Куда пошел?! Вон там ворота! Вон там!

— Знаю! — не оборачивается тот и идет к выходу.

Это Филипыч. Юродивый. Он — неотъемлемая часть Райцентра, как вокзал, рынок, суд и пивная около кинотеатра. Высокий, худой, с большой головой и высоким лбом. Вокруг лба вьются выгоревшие льняные грязные волосы. Только глаза выдают его. Беспомощные, добрые и испуганные. Круглые голубые глаза с увеличенными зрачками. Филипыч, вихляясь и припрыгивая, выходит на площадь перед базаром.

— Кэри-мэри-дэри-фэри! — на всякий случай кричит он грозно, предчувствуя, что день сегодня выпал тяжелый: вокруг суетятся люди, проезжают машины и в центре всего спиной к нему стоит милиционер.

— Эй, ты!.. — говорит Филипыч милиционеру. — Халабудник ты… Че ты стоишь здесь как… А?..

Милиционер, зевая, оборачивается.

— Сейчас поймаю и так отделаю… — говорит он равнодушно и смотрит на свои вычищенные сапоги. — Где ночевал? На базаре?

— Отделаю… — повторяет Филипыч и оглядывается. Разговор с милиционером короткий и понятный. — Где хотел, там и ночевал.

— Еще раз на базаре останешься, я тебя в психбольницу сдам… Учти. У тебя есть дом. Нечего шляться… И работать иди… — Милиционер осекается, вспоминая, кому он это говорит.

— Ха-ха-ха! — смеется Филипыч. — Так у меня же паспорта нет!

— А где твой паспорт?

— Потерял! Лет десять как уже потерял! Ха-ха-ха!

— Ладно, ладно… Я тебе сказал! Так что давай чеши отсюда! — Милиционер внимательно оглядывает свои вычищенные сапоги, особенно голенища сзади и пяточки.

Воскресенье — большой базарный день. К площади подъезжают колхозные грузовые машины и частники на легковушках.

Филипыч становится в воротах, устраивая пропускной пункт. Он раскланивается налево и направо, снимает шляпу, высовывает язык, пританцовывает, поет. Машины въезжают в ворота, шоферы беззвучно смеются за стеклами, Филипыч смеется в ответ. Он счастлив, что день начался, что вокруг суета, жизнь, что на него смотрят и показывают пальцами.

Вскоре торговля на базаре идет полным ходом. Филипыч сидит на тех же ящиках из-под помидоров, на самой верхотуре, возле веток клена. Его седую голову заметно издалека. Сторож ушел, теперь можно спокойно позавтракать. На газете перед ним помидоры, лук, вареная картошка. Внизу — кишащая тысячная толпа. Синее, красное, зеленое, сатиновое и холщовое, хлопчатое и домотканое копошится под ним, волнами переливаясь под солнцем как пестрядиновый платок, который взяли за углы и мелко трясут. Над базаром стоит ровный непрекращающийся гул. Иногда сквозь этот рой медленно пробирается автомашина, по-видимому, сигналя, потому что люди, как пчелы, отскакивают в стороны. Время от времени в разных концах базара возникают очереди. И так же быстро исчезают. Над всем этим сонмом людей, звуков, красок повисла пыль. Коричневая райцентровская пыль, непонятно откуда взявшаяся, потому что базар залит асфальтом.

Филипыч доедает все до последней крошки, сворачивает газету, прячет ее меж ящиков. Потом смотрит на солнце, ковыряет языком в зубах, поправляет шляпу и несколько минут насвистывает: «Фьюить-фьюить-фьюить!» После этого спускается, идет по базару, на всякий случай оглядываясь по сторонам.