Виталий Москаленко - Райцентр [сборник]

— Мам, кто-то едет, — говорит Оленька.

Мама встает, прислушивается. Теперь отчетливо слышен нарастающий треск моторов. Словно лопнувший шар, раздается хлопок, звуки слышны громче вместе с голосами, перекрикивающими грохот. Мама застегивает лифчик.

Грохоча, зарываясь, в песок, на пляж въезжает Володя, за ним Тимур, еще два мотоцикла.

— Вода, вода, вода! — соскакивает с мотоцикла Филипыч и бежит, опережая всех.

Он с разбега обрушивается в воду в одежде, переворачивается на спину, потом обратно на живот и ныряет. Шляпа его плывет по течению вниз. Филипыч догоняет ее, хватает и, поднимая высоко над водой, кричит:

— Кэри-мэри-дэри-фэри!

— Филя, Филя, покажи что-нибудь, покажи что-нибудь! — бежит Оленька к воде, умоляюще оглядываясь на маму.

Филипыч становится в воде на четвереньки, заливается протяжным лаем, вылезает на берег. Он брызгает в сторону Оленьки водой, улыбаясь и урча. Оленька визжит от восторга, прижимает ручки к груди, оглядывается на маму. Мама, выгнув спину, втирает в кожу крем для загара, не глядя в сторону подъехавших.

Володя глушит мотор, ставит мотоцикл на подножку, подходит к ней.

— Привет! — улыбается он, на ходу снимая шлем, встряхивая волосы одним движением головы.

— Здравствуй, Володя.

— Как договорились… Три часа. Нет, на двадцать минут опоздал.

Она втирает крем в живот и бедра.

— Что-нибудь случилось? — спрашивает он.

— А что случилось?

— Не знаю… Какая-то ты не такая.

— Какая не такая?

— Лен, в чем дело?

Лена не отвечает. Володя сжимает тонкие губы. Смотрит на нее в упор. Лена поднимает на него глаза, вдруг улыбается.

— Вовик, а один не мог приехать? Зачем притащил всех? Кому они нужны — тебе, мне? Не понимаю…

Глохнет последний мотор. Тишина. Над диким пляжем повисло обморочное марево. Ни звука. Только в голове у Володи стоит гул и треск то ли от бешеной езды, то ли из-за слов, которые хочется ей сказать. Володя смотрит на любовницу, барабаня по шлему костяшками пальцев.

«Да, пора ее бросать…» — проносится в голове. Он делает рукой жест:

— Это мой брат. Познакомься. Он сегодня утром только что из Москвы. Тимур. Елена… Моя хорошая знакомая.

— Очень приятно.

— И мне. — Лена долго завинчивает тюбик с кремом, встает, идет не оборачиваясь к воде.

— Ну так мы остаемся? — спрашивает ей в спину Володя.

— Оставайтесь, — не оборачивается Лена.

— Значит, ты не против? — барабанит по шлему Володя.

— Я не против, — останавливается Лена и смотрит таким взглядом, от которого все остальные суетливо начинают снимать шлемы и переговариваться. — Это, может быть, и к лучшему, что он узнает, да? Как ты считаешь?

— Может быть…

— Вот и я говорю. — Лена, осторожно ступая по раскаленному песку длинными ногами, уходит. Бедра покачиваются, тело отливает бронзой. Красивая спина, красивые ноги, красивое тело.

У воды творится невообразимое! Филипыч стоит на руках, болтает в воздухе ногами, кукарекает.

— Петух, петух, а почему ты на руках стоишь? — кричит Оленька.

— Я петух наоборот! — подпрыгивает на руках Филипыч, падая в песок. — Ку-ка-ре-ку!

— Ко-ко-ко-ко! — подражает курице Оленька, заливаясь от смеха.

Мама одним движением отрывает дочь от песка. Тихо говорит ей:

— Поди ляг на песок… Не вставай, к воде не подходи!

— Кэри-мэри-дэри-фэри! — кричит, улыбаясь, Филипыч в лицо Елене.

— А ты такой же… Не меняешься. Хорошо тебе: «дэри-мэри» — и все дела…

— Ха-ха-ха-ха! — смеется в лицо ей Филипыч. — Ха-ха-ха-ха! Не то что вам! У вас-то дел мно-о-ого!

В центре круга расстелены газеты. На них лежат помидоры, яйца, сало, хлеб, стоит бутылка водки. Все сидят на песке. Едят медленно, не спеша.

— Прими на грудь, — протягивает Тимуру стакан Володя.

— Не буду, не хочу. — Тимур берет стакан, передает следующему по кругу. — Поможешь мне?

— Помогу, — говорит следующий и помогает.

На другой стороне реки обрыв. В нем много-много норок, из которых вылетают стрижи, камнем падая к воде. Оленька жует яйцо, смотрит на обрыв. Солдат смотрит в бинокль на то, как едят и пьют, тихо насвистывая. Ему осталось служить четыре месяца. Вчера на перилах моста он вырезал перочинным ножом: ЮРА ЛИХАЧЕВ. ДЕМБЕЛЬ. НОЯБРЬ 19… ГОДА. ПРОЩАЙ МОСТ! НИ ВИРНУСЬ НИКОГДА!

Тимур делает бутерброд, подает его Лене:

— Давайте я за вами поухаживаю… Будете пить?

— Нет. — Лена смотрит на Володю. — Я вообще не пью.

— Правильно. В такую жару пить водку равносильно самоубийству.

— А мы пьем! — улыбается Володя Тимуру. — И ничего — живем!

— Пока, — пододвигается ближе к Лене Тимур. — Курите?

— Нет.

— Хотите очищу огурец?

— Мы их нечищеными едим.

— Налей-ка нам, Володя.

— Ты же говоришь «самоубийство»!

— С такой роскошной женщиной грех не выпить!

Лена польщенно улыбается. Володя тоже. Чокаются. Выпивают.

— А вы в самом деле ученый?

— В некотором роде… Аспирант.

— Он уже пятый год аспирант! — хохочет Володя. — Где у нас еще водка, Тим?

— Под сиденьем. Кстати, поставь в воду!

— А почему я о вас ничего не слышала? Мне Володя ничего не говорил.

— Я так давно отсюда сбежал, что обо мне просто-напросто забыли.

— Это, наверно, вы о них забыли.

— О-о-о! Кусаетесь! Может быть, и так! А если серьезно… Не вижу смысла ухайдакать свою жизнь в Райцентре.

— А там?

— И там бывает иногда не сахар.

— Здесь тоже не мармелад.

— Язычок-то у вас остренький.

— Какой есть.

— Да-а! Как говорится: там хорошо — где нас нет. А я вас помню. Вы — Лепилиных дочка, что по Комсомольской жили?

— Да.

— Сейчас вспомнил, вспомнил… Еще у вас мотоцикл был с коляской…

— Был.

— Сестра старшая… Красивая была.

— Была. Уехала, как и вы, в Москву. Душераздирающие письма пишет. Вернуться хочет.

— Так Люба в Москве? Надо адрес взять, может, когда позвоню.

— У нее ревнивый муж. Очень.

— А у вас?

— Ну не надо так сразу, не надо…

— Вы правы, понесло. Извините.

— Чего вы все извиняетесь… Нормалёк. Живем-живем. Оленька, надень панамку, припекает.

— Да. Никому в этой жизни не просто. Многим не по себе. Это только вон ему трын-трава, — Тимур показывает на Филипыча.

— Думаете? А может быть, и нет.

— Ему? Да ну что вы! Одни безусловные рефлексы. Животное. Помню, в детстве лягушек в рот брал. Омерзительно вспомнить.

— А чего вы такой злой?

— Я? Вот уж никогда не думал…

— Подумайте. Оленька, я кому сказала! Возьми панамку и надень!

— Да нет, какой я злой… Нет. Просто ненавижу болезнь, уродство, слабых ненавижу.

— Ну вот, видите — ненавижу. Это ваше слово.

— А ваше?

— А мое — люблю.

— Тим! — кричит Володя. — Не могу открыть! Иди сюда!

— Сейчас! Значит, «люблю», понятно. И любите вы мужа?