Виталий Москаленко - Райцентр [сборник]

— Хо-о-очется пивка пососать, — говорит Миша, прищурившись. — Хооо-очется!

Филипыч, приплясывая, подходит к стойке. Он улыбается, словно желая сказать что-то серьезное и важное для всех. Глаза его распахнуты. Они светятся, лучатся. Филипыч смотрит на Мишу Землероя, на продавщицу Варю в засаленном халате и говорит торжественно:

— Здорово, мужики, я пришел к вам пиво пить!

— А мы не ждали тебя! — набычившись, тихо говорит Миша.

— Действительно, соскучились по тебе… — зевает Варя во все окошечко. — Ждем не дождемся…

— А я вот взял и пришел! — поворачивается на месте Филипыч. — К вам!

— Покажи, как на параде ходят, Филипыч, — кричит кто-то из-под тутовника.

Филипыч показывает. Смеются.

— А как собаки чешутся, покажи!

Филипыч приседает, становится на четвереньки и правой ногой трет себя по боку. Теперь смеются больше.

— А как баба до ветру ходит! Покажи, Филипыч!

— А-а-а! Нет, нет, нет! — смеется Филипыч. — В милицию заберут, я знаю, знаю!

— Так здесь ее нет же, милиции! Покажи!

— А-а-а! Раздеваться надо! Нет, нет!

— Ладно, показывай, не ломайся! — надвигается на Филипыча Миша Землерой. — Давай, давай. Ты мне с прошлого раза кружку пива зажал!

— Когда зажал?! — кричит Филипыч. — Ниче я не зажал! Я все сделал, не подходи!

— Не-е-ет, зажал! Обещал краковяк сплясать и зажал. А пиво мое высосал!

— Не пил я твоего пива! Не пил!

— Давай, давай… — Миша берет шутя Филипыча под руки и, приседая, собирается с ним танцевать.

— Пусти, гад, пусти! — визжит Филипыч. — Кэри-мэри-дэри-фэри! Пусти!

— Знаем мы твое «кэри», слыхали. Давай танцуй, давай отрабатывай честно.

— Зажал, зажал… — тихо говорит сам себе Сережа, — я помню… — и чуть не роняет из рук кружку. — Я все-о-о вижу, меня не проведешь!

— Танцуй, танцуй, блажной! — приседает Миша вместе с Филипычем.

Он вдавливает его в землю, тот сопротивляется, гнется и все-таки ломается, как палец в суставе.

— Давай, давай, зажал кружку, зажал! Вовки сегодня нет, некому за тебя заступаться! Сегодня я с тебя три шкуры сдеру за ту кружку! Давай, давай!

Смех прекращается.

— Оставь его, Землерой, оставь дурачка, — подает кто-то голос из-под тутовника.

— Как это оставь?! Он жрет мое пиво, а я оставь, да?! А ну-ка танцуй! Танцуй, тебе говорят! Одно слово что блажной, а пива пососать на дармовщинку охота!

— Эй, эй, эй! Проехали! — кричат с другой стороны, но уже угрожающе. — Отпусти! Кости переломаешь, дубина!

Миша отпускает. Оглядывается.

— Че? — спрашивает Миша, выдвигая голову. — Че ты вякнул?

— Че слышал.

— Эт кто там такой громкий?! — Миша произносит «громкий» как «хромкий».

— Эт я такой хромкий! — говорит голос из-под тутовника.

— Эт ты, что ль, Володь? — заискивающе расплывается в улыбке Миша.

— А что — не похож?

— Не угадал!

— Пора угадывать… Гуляй, фрайер, гуляй.

— Есть гулять! — отдает честь Миша и, кривляясь не хуже Филипыча, чеканит шаг к дружку Сереже. Тот держит кружку в руках и смотрит за горизонт. — Ну вот че ты туда упулился?! — срывает Миша зло на Сереже. — Че ты туда смотришь день за днем?!

— Вижу…

— Чего ты там видишь?!

— Вижу, все вижу, Миша…

— Говори!

— Тихо, тихо, не трогай руками меня, а то потеряю… Тучки вижу… Птичку далеко-о-о-далеко вижу… Летает себе в небе… Горя не знает…

— А ты знаешь горе?! — злится Миша Землерой.

— И я не знаю… Но она там далеко-о-далеко, а я здесь. Она улетит, а я останусь.

— А куда ты денешься. — Миша дует на пену расквашенными во вчерашней потасовке губами. И друзья пригубливают кружки, молча, сосредоточенно.

Через полчаса Филипыч сидит на солнцепеке, прислонившись спиной к киоску. Шляпа его лежит на асфальте, взгляд затуманенный и осоловелый, как у всех. Возле его ног прилегла бездомная собака, которая кормится здесь остатками от закусок, рыбы и потом долго болеет, харкая костями. Собака положила морду на передние лапы и смотрит на Филипыча. Тот на нее.

— Лежишь тут… А я сижу… Во как… — говорит Филипыч, отхлебывая глоток. — Ты рыбы хочешь, а я пива хочу… Во…

Собака смотрит на него не мигая, стукая по асфальту хвостом. Глаза у нее закисшие и больные.

— А здесь все пива хотят — и я, и он, и он, — Филипыч показывает рукой по сторонам. — А ты рыбы хочешь… А рыбы у меня нет… Пиво есть… А пиво ты не пьешь…

— Пьет, — говорит кто-то сверху.

Филипыч поднимает голову. Там в окошке сверкают глаза Вари.

— Пьет она пиво…

— Она?

— А кто? Я, что ли? Я на него смотреть не могу…

— Во… Кэри-мэри… На… — Филипыч выплескивает на асфальт немного пива, — на, на…

Собака смотрит то на Филипыча, то на лужу пива, растекающуюся перед ее носом.

— На, на… пей… — говорит Филипыч. — И ты, и я будем пить… С кем же еще нам пить, да? На, на, пей!

Но собака ждет, когда лужа, растекаясь заливом, затечет поближе, к передним лапам. Потом склоняет голову набок и, не вставая, лакает пиво. Она хлюпает языком, смотрит на Филипыча и редко, но сильно стучит хвостом по асфальту. Вылакав все без остатка и вылизав то место асфальта, где было разлито пиво, собака кладет морду на передние лапы и по-прежнему, не отрываясь, смотрит на Филипыча. Пьянеет она сразу и сильно. Веки ее глаз начинают дрожать, хвостом она больше не стучит, но продолжает смотреть в то место, где должны быть глаза Филипыча. А он смотрит в ее. Так они и сидят, молча уставившись друг на друга. Внезапно собака взвизгивает и, пошатываясь, отбегает в сторону. Филипыч смотрит на нее, ничего не понимая. Собака, повизгивая, перебегает ближе к киоску и начинает подвывать, поджав хвост.

— И вот так весь день! — говорит из-за окошка голос Вари. — Прогоните ее, сатану, сказилась! Споили, сволочи-алкоголики, собаку. — «Сволочи-алкоголики» Варя произносит как «швеи-мотористки». — Слышите, эй вы! — кричит Варя. — Прогоните ее отсюда, доняла она меня. Больше вас, сволочей-алкоголиков, доняла, эй!

— Чего ты хочешь? — спрашивает голос из-под тутовника, и оттуда выглядывает загорелое лицо. — Чего раскричалась?

— Да прогоните вы ее!

— Кого?

— Да вот эту… собаку! — Варя показывает вниз, и получается, что прогнать надо Филипыча.

— Да пусть сидит! Что он тебе — мешает?

— Мешает, мешает! — высунув половину лица из окошка, кричит Варя. Оттуда торчит ее бледный нос и накрашенные губы. — Это вам ничего не мешает, а мне мешает. Вы ее поите, а она потом здесь гадит, а вот никто из вас не взял лопату и не убрал!

— Что убрал? — спрашивает голос из-под тутовника. — Варь, ты чего? Заговариваться начала? Гля, ребята. Варьку-то лечить пора…

— Я вот щ-щас закрою палатку к чертовой матери, и покукуете у меня… Языкастые очень!

А собака выбегает на середину между киоском, стойкой и тутовником. Она поднимает голову вверх и начинает выть.