Мила Иванцова - Ключи от лифта

Сержант кашлянул у двери. Левушка оглянулся на него – тот посмотрел на часы. Опомнившись, Левушка уставился на Игоря и спросил:

– Так где ж ты взял тот чертов чемодан?! Ты же заходил с пустыми руками?!

– Я сидел в лифте не сам, – Игорь перевел взгляд на столешницу.

– Так чего ж тебя одного повязали?! С кем? С кем ты там был?! – изумленный Левушка перешел на шепот.

– Не шептаться! – строго произнес сержант.

– Извините, – опять оглянулся на него Левушка. – Так как же можно убедить милицию, что ты не причастен к краже?! Почему ты не расскажешь всего?!

Левушка споткнулся о собственный вопрос, потому что недавно и сам говорил Оле, кто, мол, нам поверит, если мы там поведаем правду – и о ключах, и о дурацком пацанячьем адреналине…

Но вдруг он увидел в глазах старого друга нечто, заметное только близкому человеку, а может, вообще только художнику, – какой-то скрытый отблеск огня – он появлялся у друга каждый раз на старте его влюбленностей. Левушка приложил ладонь к полуоткрытому рту и замер, догадавшись, что попутчиком могла оказаться женщина. Он широко открыл глаза, а брови его поползли вверх. Игорь на это пожал плечами, слегка разведя в стороны ладони рук, и кивнул.

– Осталось две минуты, говорите, прощайтесь, – не терял контроля над ситуацией сержант.

– Так как же?… Чем я могу тебе помочь, а?! Может, с хозяином той квартиры поговорить, объяснить все, как думаешь?

Игорь внимательно посмотрел на Левушку – было понятно, что в голове его боролись разные мысли, он и сам, пожалуй, не слишком понимал, что случилось и как теперь из этого выкручиваться. И вдруг со скептической улыбкой он спросил:

– А знаешь, что было в том чемодане?

– Что? – выдохнул Левушка.

– Семь бутылок виски! – с расстановкой произнес Игорь.

Левушка оглянулся на сержанта. Тот кивнул, подтверждая эту абсурдную информацию.

– Как?! Ничего не понимаю… – всверлился глазами в товарища Левушка.

– Я тоже, – вздохнул тот.

– Время свидания истекло, – отчеканил сержант.

Из отделения милиции Левушка вышел еще более растерянным. Новая информация не прояснила ничего, а наоборот запутала его – единственный друг в кутузке, обвиняемый в похищении из чужой квартиры семи бутылок импортной выпивки! К тому же в деле замешана женщина, и этот дурак точно к ней неравнодушен, а она, очевидно, сама эти бутылки и сперла (ничего себе принцесса!), потом смылась, а теперь Игорю отдуваться перед законом.

«Да что же могло случиться в том чертовом зависшем между этажами лифте соседнего подъезда?!» – гневно удивлялся Левушка.

Он шел по полупустой воскресной улице своего района, вставив руки в карманы, что-то бормотал себе под нос и иногда пожимал плечами. С деревьев осыпались ему под ноги бело-розовые цветочки каштанов, воробьи купались в песке на обочинах, аромат сирени щекотал ноздри, мамаши катали коляски с малышами. И людей, и машин было удивительно мало. Наверное, хорошая погода выманила всех на природу – то ли в лес на шашлыки, то ли по деревням на огороды или на дачи – город отдыхал от людей и набирался сил для новой напряженной рабочей недели.

Левушка брел, погруженный в решение какой-то невероятной шарады, словно складывал картинку из пазлов, а она все не складывалась… Мимо него проехала маршрутка. Скользнув взглядом по ее разрисованному рекламой боку, он увидел в окне белую табличку, которая указывала номер маршрута и конечные остановки. Одной из них значилась станция метро, где двое суток назад Игорь на свою голову заговорил с провидицей. Маршрутка остановилась, выпустив из себя упитанного мужичка, а Левушка вдруг кинулся к ней, вскочил в двери, которые едва не прижали его, и замер возле водителя, сам удивленный импульсивностью своих действий.

Оля гуляла по парку с Ясей, то медленно ведя ее за руку по дорожке, то неся девочку на руках, и отвечала на ее вопросы, потому что ребенку все на свете интересно, независимо от того, всеми ли органами она его воспринимает.

Вот и качели. Девушка посадила Ясю на деревянную перекладину, малышка шустро уцепилась ручками за металлические тросы, которые тянулись от сиденья вверх, и скомандовала:

– Давай!

Оля, охватив один Ясин кулачок своей рукой, начала потихоньку раскачивать ее, а девочка счастливо щурилась от солнца и подставляла личико весеннему ветерку.

Ее молодая нянька, несмотря на умение владеть эмоциями, все-таки была взволнована тем, что навалилось на нее за последние сутки. Эта история в лифте, странный, но симпатичный Лев – конечно, совершенно из другого теста, но какой-то не по-мужски добрый, не наглый, вчера взволнованный, а сегодня растерянный и обеспокоенный судьбой друга. Да плюс то, что рассказала вчера вечером Лиза, которая сама едва не оказалась в милиции… Но ведь на то она и Лиза – последние годы образец для Оли, ее богиня, госпожа, сестра, мать, учительница и подруга в одном лице. То, как она идет по жизни, как преодолевает препятствия и переносит удары судьбы, – это отдельная книга, любимая книга-учебник, которой упивалась Оля с тех пор, как отдала собственную судьбу в руки тогда еще совсем молодой, но уже сильной духом женщины. Рассказанное вчера Лизой подняло в девушке воспоминания о том, что она уже около трех лет старательно прятала в самые дальние закоулки своей памяти… И вот последние события странным образом сплелись вместе и стали нераздельными, волновали и раскачивали и без того непростое ее бытие. Откуда-то из глубины ее естества поднялось узнаваемое уже ощущение грядущих перемен. Оно гнездилось не в голове, а где-то между солнечным сплетением и кадыком на шее и проявляло себя периодическим нарушением сердечного ритма, а может, это тревожно трепетала душа в предчувствии новых приключений – кто знает наверняка, где именно она находится в теле человека?

Похоронив с помощью соседей и сельсовета родителей, Олька домой не вернулась. Зашла в подгоревшее и пропитанное горьким запахом дыма жилище, обошла его, послонявшись из угла в угол, села на продавленный диван, увидела у двери шаткую табуретку с облупленной краской и наконец заплакала, впервые после известия о смерти родителей. Припомнилось, как садила ее мать еще малышкой на ту табуретку, которая качалась и скрипела, сама кривоногая, да еще и на кривом глиняном полу, а Олька сидела испуганная, уцепившись пальчиками за сиденье, и боялась шевельнуться, не то что сползти вниз. Так мать обезвреживала ее, когда нужно было идти на огород, заниматься хозяйством во дворе или в сарае либо замешивать тесто: «Сиди мне тут, не двигайся! А то упадешь – поломаешь руки-ноги!» И Олька сидела, словно окоченевшая, так ни разу и не решившись сползти или шлепнуться вниз.