Владимир Лидский - Избиение младенцев

В корпусе уже поселилось отчаяние. Большевики теснили со всех сторон, артиллерия лупила без передышки, а кадеты только вяло отстреливались. Да и что можно было сделать против тяжёлых осадных орудий, снаряды которых ложились прямо под стенами дворца? Генерал Римский-Корсаков, ощущая ответственность за судьбы вверенных ему подростков, поначалу призывал их к нейтралитету, просил не вмешиваться в события, но потом, когда появились оружие и боеприпасы, смирился, потому что не мог противостоять патриотическому порыву своих воспитанников. В конце концов, он сам их так воспитал. С кадетами ещё оставался полковник Рар, продолжавший осуществлять командование, но и он, видя невозможность дальнейшего сопротивления, решил уйти к юнкерам в Кремль, где оборона была ещё достаточно крепка. Ночью он собрал кадет, объявил им о своём решении и назначил старшего – знаменщика Бориса Кречетова, последнего знаменщика сто тридцать седьмого выпуска. Кречетов был лучшим из лучших, это была совесть корпуса, её честь. Он принял командование, а Рар ушёл в ночь, навстречу выстрелам и артиллерийским разрывам. До рассвета кадеты ещё огрызались нестройной стрельбой в сторону противника, а утром красногвардейцы и матросня вломились в двери и разбитые окна корпуса. Ники в страхе наблюдал за их пришествием, стоя на верхнем марше парадной лестницы, расположенной крыльями по обеим сторонам над швейцарской. Переполненный трагическими впечатлениями вчерашнего дня он никак не мог прийти в себя, ему казалось, что эта чёрная лава, заполняющая швейцарскую и растекающаяся дальше по коридорам и рекреациям корпуса, неостановима, что она жадно поглощает старинное дворцовое здание, заливая его аморфной полужидкой гущей, и на ум ему пришло дикое сравнение: не люди в зипунах, телогрейках и бушлатах, перепоясанных пулемётными лентами и с винтовками в руках расползаются по всем щелям, а полчища чёрных воинственных тараканов, двигающихся упрямо, напористо, агрессивно, наползающих друг на друга, грозно шевелящих усами и строго поглядывающих по сторонам. При этом вползание их сопровождается мерзким шуршанием и щёлканьем хитоновых оболочек, скрипом глянцевитых крылышек и какой-то непередаваемой вонью, смешавшей в один клубок запахи пота, дерьма, мочи, рвоты, грязных портянок, махорки, самогонного перегара, сапожной ваксы, запахи гниения и смерти, сопровождающие любой распад, любое крушение…

Первым делом они вошли в квартиру Римского-Корсакова и арестовали генерала. Он вышел на верхнюю галерею без оружия, бледный и видно было, что обладание собою даётся ему с большим трудом. Обращались с ним грубо, но сдержанно, может быть потому, что вошедшие были в основном люди молодые или среднего возраста, а генерал выглядел уже стариком. Его увели во вторую приёмную, и двери за конвоем, сопровождавшим директора, плотно закрылись.

Кадетам приказали собраться в первой приёмной и все старшеклассники, принимавшие участие в обороне корпуса, с оружием в руках тесно разместились среди неуместной здесь в этот трагический момент шикарной мебели и огромных портретов венценосных особ, обрамлённых массивными позолоченными рамами. Со старшеклассниками было и несколько малышей, случайно затесавшихся сюда из общего коридора. Ники стоял среди других, дрожа от страха; поглядывая по сторонам, он видел, что и многим его товарищам очень не по себе, – все выглядели подавленными, растерянными, оробевшими и старались не смотреть друг на друга.

В двери приёмной в сопровождении увешанных бомбами матросов вошёл небольшого роста человек в полупапахе и овчинном полушубке. В руке он держал воронённый наган и, встав перед толпою кадет, поднял его кверху и властно сказал:

– Слушай сюда! Я, комиссар Иванов Третий, объявляю всех кадет корпуса и всех офицеров, коих нет, но ежли, паче чаяния, таковые сыщутся, арестованными волею моей власти, даденной мне Военно-революционным комитетом! Кто здеся старший и кто будет полномочен подписать капитуляцию?

Из толпы кадет к нему шагнул Борис Кречетов.

Иванов подошёл к нему, переложил наган в левую руку и освободившейся правой ударил по лицу. Пунцовый след пощёчины проступил на щеке Кречетова.

– Это тебе, сынок, за оборону! – сказал Иванов.

Кто-то из малышей в дальних рядах заплакал. Кречетов покраснел от гнева и обиды, и след пощёчины слился с красным цветом его вспыхнувшего лица.

– Вы подонок, товарищ, – сказал Кречетов, – ибо пользуетесь правом сильного в ситуации, когда вам невозможно ответить…

– Можно, можно ответить! – раздался выкрик одного из кадет, стоявшего в первых рядах, и тут же все вздрогнули, услышав сухой хлопок револьверного выстрела.

Пуля сбила полупапаху Иванова и вонзилась в стену над портретом Императрицы. К стрелявшему тут же бросились матросы, а сам Иванов, ошеломлённый и обездвиженный неожиданностью происшествия, остался на месте. Матросы вклинились в гущу кадет, завозились там, выхватили кого-то, принялись избивать выхваченного рукоятками пистолетов, чьё-то оружие грохнулось о паркет и злобный мат разлетелся по сторонам… К Иванову подтащили кадета Запольского, семиклассника первой роты, ученика среднего, но заводного и весёлого, постоянного участника всех корпусных происшествий и завсегдатая самоволок.

– Холопы, холопы…ваше место на конюшне… – пробормотал Запольский разбитыми губами.

– На плац его! – скомандовал Иванов.

И матросы поволокли Запольского на плац, но, поленившись делать лишнюю работу, дотащили только до начала парка. Там его приставили к первому попавшемуся дереву, отошли на несколько шагов и, не мешкая, деловито и буднично всадили в него пули своих безразличных револьверов.

В первой приёмной слышали выстрелы, и всех кадет охватил ужас. Ники подумал, что жизнь его кончена и стал молиться, шевеля губами.

Перед дверьми стоял комиссар Иванов, уставя ствол своего нагана в лицо Кречетова. В этот момент в сопровождении красногвардейцев в приёмную вошёл Дед, генерал Римский-Корсаков. Он решительным шагом, так быстро, что за ним не поспевали сопровождающие, подошёл к Иванову и взволнованно заговорил:

– Комиссар, вы не понимаете, это не враги, это дети, они ни в чём не виноваты… это дети России… вы не смеете… в конце концов, – они пленные!

– Дети не стреляют из револьверов в живых людей! – сказал Иванов. – А ну, быстро сдать всем оружие!

Через несколько минут толпа кадет спустилась в швейцарскую и первая винтовка легка на каменные плитки пола. Вскоре посреди прихожей высилась бесформенная гора сданного оружия…

С 30 октября, несмотря на объявленное перемирие, по Кремлю били шестидюймовые пушки. Стреляли из Замоскворечья, с Воробьёвых гор, с Миусской площади. Снаряды взрывались непрерывно. Вечером большевики поставили против Никольских ворот батарею и лупили по ним прямой наводкой. Со стороны Кремля перед воротами была навалена баррикада, за ней стояла вторая юнкерская рота, которая не могла отвечать огнём, так как противник был скрыт кремлёвской стеной. Артобстрел продолжался два дня. Юнкера и офицеры, находившиеся в Кремле, плакали, видя, как гибнут русские святыни…