Владимир Лидский - Два солдата из стройбата

«17 июля 1976 года. Дорогая мама! Вот уже почти месяц прошёл с начала нашей первой командировки. Наша работа состоит в подготовке просеки для железнодорожного полотна. Перед нами идёт бригада второй роты и с помощью малой механизации валит вековые деревья. Следом идём мы, обрубаем сучья на этих деревьях, корчуем пни, выравниваем почву и подтаскиваем шпалы на освободившиеся участки. Дорогая мама! Надобно сообщить Вам, что пеньки мы корчуем вручную, а это очень нелёгкая работа. Сначала пень окапывается по периметру, потом его оголившиеся корни подрубаются топором или подпиливаются пилой; лопатами мы углубляем яму и добираемся до нижних корней, которые тоже подрубаем. Потом мы наваливаемся на пень всем отделением, – а это без малого с десяток человек – и начинаем его расшатывать. Наши действия похожи на действия хирурга-дантиста, пытающегося удалить больной зуб. Этот процесс долог и мучителен, он требует серьёзных затрат труда, но в конце концов пень поддаётся и, вывернув его, мы празднуем победу громкими торжественными криками…»

«21 июля 1976 года. Дорогая мама! Спешу сообщить Вам, что жизнь тут довольно сносная. Живём мы в больших брезентовых палатках, зашитых по краям досками. Впереди палатки имеется деревянный тамбур с дверью, все щели которого мы тщательно законопатили мхом для того, чтобы внутрь не попадал холод. Впрочем, сейчас лето и даже ночью под тонким одеялом мы не замерзаем. Палатки у нас очень большие, их высота позволяет поставить внутри двухъярусные кровати. Я сплю на втором ярусе. В каждой палатке помещается целый взвод. Дорогая мама! Я хочу рассказать Вам о своём командире, сержанте Василии Круглове. Это очень хороший, чуткий человек. Он строг, но справедлив. Иногда, правда, повышает голос, но это, я думаю, оттого, что звание «сержант» ему присвоили недавно и теперь он вырабатывает командный тембр. Он достаточно демократичен в отношениях с подчинёнными, вплоть до того, что работает вместе со всеми на общих работах. Дорогая мама! Помните, мы с Вами как-то обсуждали, какое презрение испытывают все честные члены нашего общества к доносчикам и стукачам. Так вот, наш сержант никогда ничего не докладывает наверх, более того, одного доносчика, выявленного в нашем взводе, он примерно наказал, чтобы тому впредь неповадно было. Правда, он решил эту проблему с позиции силы, и мне это, конечно, не понравилось, но зато человек понял, что он нехорошо поступил, да и для других это послужило наглядным примером…»

«5 августа 1976 года. Дорогая мама! Кормят здесь хорошо. Утром дают овсяную или перловую кашу, маленький кусочек масла и маленький кусочек сахара. Ещё дают стакан чаю и ломоть хлеба. На обед обычно бывает борщ или щи, правда, они жидковаты и без мяса, а на второе – макароны, картошка или снова перловая каша с довольно вкусной подливкой. На третье у нас обычно компот, ну, это, конечно, не тот компот, которым Вы, мама, баловали меня иногда, но всё же – приятная, слегка сладенькая водичка. На ужин у нас чаще всего бывает мятая картошка с мясным запахом или гороховая каша, очень вкусная, особенно если в неё не забудут положить немного подсолнечного масла. Ну, и само собою, снова ломоть хлеба и чай с маленьким кусочком сахара. Так что мы тут не бедствуем, наша страна заботится о нас. Я служу хорошо, за всё время с начала призыва я не получил ни одного взыскания. Товарищи меня уважают, и я полон решимости сполна отдать долг Отчизне. Не волнуйтесь за меня, дорогая мама, я и впредь буду служить так же хорошо…»

«14 августа 1976 года. Дорогая мама! Сегодня мы закончили работу ранее, чем обычно, и сержант Круглов отправил наш взвод глубоко в лес, приказав собирать на дальней опушке чернику, как раз созревшую к этому времени. Мы рассыпались по лесу, сняв пилотки и бросая в них находимые ягоды. Когда пилотки наполнялись доверху, мы выходили на просеку и ссыпали их содержимое в большой алюминиевый бидон, припасённый товарищем сержантом специально для этого случая. Дорогая мама! Хочу покаяться Вам в своём грехе. Дело в том, что обед, привезённый сегодня на точку, оказался скудноват и уже несколько времени спустя после него я был сильно голоден. Грех мой, который я хочу избыть перед Вами, состоял в том, что набрав полную пилотку черники, я спрятался за кустами и съел ягоду полностью, без остатка. Я не мог удержаться, потому что судорога голода сводила мне желудок. Потом я, конечно, снова набрал полную пилотку черники и, вернувшись на просеку, ссыпал её в сержантский бидон. Но вина моя от этого не уменьшилась, и я переживал за свой нехороший поступок. Вдобавок мне пришлось испытать дополнительный стыд: когда я вышел на просеку, сержант Круглов заметил, что губы мои черны от ягоды. Раскрыв моё преступление, он не стал церемониться и ударил меня ладонью по лицу. Больно мне не было, но было стыдно за то, что меня уличили в обмане. Дорогая мама! Я уже писал Вам, что сержант Круглов – справедливый и честный командир, поэтому я совсем не обиделся на него за такое наказание…»

«23 августа 1976 года Дорогая мама! На днях я получил первое в своей армейской жизни взыскание. Помните, я писал Вам, что со мною случился грех, когда наш взвод собирал после работы чернику на опушке? Так вот, на следующий день, после подъёма мы повзводно организованно побежали в нужник, и мне там пришлось сильно задержаться, потому что после несанкционированной черники у меня случился, извините за выражение, запор. Если бы я знал, что она так крепит, я бы никогда в жизни, клянусь, не прикоснулся бы к ней. Из-за этого обстоятельства наш взвод опоздал на зарядку, которую у нас обычно проводит прапорщик Васильев. Словом, я получил наряд вне очереди и с позором был препровождён на кухню, а точнее – на посудную мойку. Работа, конечно, не из приятных, но поскольку Вы, дорогая мама, научили меня без брезгливости относиться к любому делу, я легко справился с нарядом и даже получил похвалу от бригадира посудомойщиков…»