И. Евстигней - Переводчик

Как выяснилось спустя неделю, эти парни оказались какими-то там сынками, но мой папашка оказался всё равно влиятельнее их папашек, ну и так далее, также по весьма заезженному сценарию…

Я натянул футболку и джинсы и сел на тёплый песок. Мастер Джан устало смотрел на блекнущее солнце и молчал.

Я тронул его за рукав.

– Мастер, бог есть?

Он не ответил, продолжал молчать, не глядя на меня, будто не считая нужным отрывать ради меня взгляд от далекого равнодушного неба.

– Мастер…

– Знаешь, мальчик, – наконец он заговорил так тихо, что я едва различал его голос среди предсумеречного шепота волн. – Полгода назад, той зимой… я оказался на Новых территориях, совершенно случайно, нужно было купить кое-что для школы перед праздником фонарей… Я выходил из лавки, когда встретил своего бывшего ученика. Теперь он служит в полиции, лейтенант. Он обрадовался, когда увидел меня, расспросил про школу, а потом попросил поехать вместе с ним, чтобы забрать одного ребенка. Сказал, что они обнаружили подпольную лабораторию на болотных островах… Туда привозили людей, и детей тоже – из неблагополучных семей, из глухих деревень, или просто бездомных… Изымали у них органы для трансплантации… Прибыльный бизнес, сам понимаешь, люди готовы отдать любые деньги, чтобы спасти жизнь себе или своим близким. Я поехал с ним…

Ночь вкрадчиво наползала на берег, жадно слизывая палевую глазурь с песчаного пляжа.

– Я врач по образованию, работал им в молодости, пока не пришёл в спортшколу… Я привычен к крови и боли… Но в той лаборатории… когда я зашёл туда, там были полки с пластиковыми контейнерами-холодильниками, много полок, по всей комнате, в несколько рядов, и в каждом контейнере комки живой плоти… Я упал на колени, на какие-то сточные решетки в полу, и меня вывернуло наизнанку, выкрутило всего до последней капли, как тряпку, от омерзения, от душевной судороги. Мой мозг не выдержал этого. Я потерял сознание… Потом в маленькой каморке на заднем дворе мы нашли мальчика, лет пяти. Он забился в угол и никому не давался в руки…

Океан дышал рядом, большой, ласковый, тёплый.

– Ляо-Ша, бог есть ?

Я опустил глаза. И ничего не ответил. Мастер молча поднялся и пошёл прочь, а океан преданно бежал рядом, ластился у его ног, лизал горячим языком, словно провинившаяся собака, пытаясь загладить тайную, известную лишь им двоим вину…

Я бежал вниз, быстро-быстро перебирая ногами по выжженным до белесой желтизны ступеням Этеменанки. Сто, двести, триста, тысяча, две, три… Золотой ярус, серебряный, алый, синий, пурпурный, белый… и, наконец, последний, чёрный… На верхнем ярусе, небесно-голубом, том, что выложен дорогим глазурованным кирпичом и упирается в иссушенное лазоревое небо страшными и кривыми исполинскими золотыми рогами, я никогда не бывал. Да халдеи туда никого и не пускали. Там, на самом верху, находится священный храм великого бога Мардука, где по слухам стоит огромное, застланное роскошной золотой парчой ложе бога Мардука и золотой стол бога Мардука. Никто не смеет проводить там ночь, даже сами жрецы-халдеи, кроме одной только женщины, которую бог выбирает себе в наложницы из всех местных женщин. Видел я её. Красива, будто вся из меда вылита, глаз не оторвать. Аж дух захватывает. Хотя на что мне чужие красавицы? У меня своя – загляденье…

Я вспомнил о Шунрии [10]и принялся спускаться ещё быстрее, крепко прижимая к груди стопку глиняных табличек. Сейчас забегу в Южный дворец в канцелярию, отнесу эти пророчества, а уж переведу их завтра с утра, авось ничего с ними не случится, не испортятся – тем паче что караван с египетскими посланниками, что прибыли специально за ними по приказу своего фараона из далекого чёрного Кемета, отбывает только после великого новогоднего праздника акиту. И потом бегом поскорей к ней, к ней, к ней, к моей девочке, к моей любушке, у которой губы покрыты небесной пыльцой, а тело сладчайшим розовым маслом, лишь бы успеть, пока её родители не вернулись из загородного поместья… Я ловко оббегал на лестнице тяжеловесных жрецов, шествовавших неспешно и важно, как жуки-скоробеи, медиумов и предсказателей с бледными лицами в одеждах, источающих тревожные ароматы потустороннего мира, задумчивых астрологов с пачками табличек в руках, медленно поднимавшихся к своим ярусам.

– Рамша тава!.. Рамша тава!.. Рамша тава!

(Добрый вечер!.. Добрый вечер!.. Добрый вечер!) [11]Некоторые кивали в ответ:

– Лэ-альмин-хъи Накиру!

(Живи вечно, Накиру!)

Чёрный ярус, первый, самый высокий. Там, внутри, в полутьме тайных лабиринтов, куда вход разрешен только жрецам-халдеям, да их прислужникам, стоит огромная, в 12 локтей [12]высоты статуя верховного бога Вавилонии, сына чистого неба Мардука, отлитая из 600 талантов [13]наичистейшего золота. Пообок от неё – большой алтарь, где жрецы из халдейского рода приносят в жертву взрослых животных, а прямо перед ней, у ног Мардука – золотой алтарь, где режут только сосунков и воскуривают драгоценный ладан. По правде говоря, не люблю я это место. Пахнет здесь смертью, но смертью не чистой, как на полях сражений, а смертью насильственной, нежеланной. Поговаривают, что подчас этот золотой истукан требует испить даже людской крови. Хотя мало ли разных страстей говорят. Поменьше надо уши распускать. И без того что-то сидит глубоко внутри, там, где бьется горячий комок сердца, и гложет, гложет без устали, без конца, день и ночь. Устал я от этого. Может, и правы те, кто прозвал меня Накиру, пришельцем, чужим. Хоть и родился в этом городе, а что толку? Всё равно как чужой. Может, потому что говорю на чужих наречиях, толмачом служу, да и много с чужаками дело имею, так и сам стал чужаком?

Быстрее, быстрее… Я почти бежал по мощенной известняковыми плитами площади, кольцом охватившей громадину зиккурата. Вот уже и высокие ворота, что ведут из храмового города Эсагилы, за ними нестройные ряды богатых трех-, четырехэтажных домов, где живут священнослужители, предсказатели и астрологи. Дальше улочки поуже и дома попроще, для прислужников да паломников со всего света. Я нырнул в плотное людское месиво – пестрое разноцветье одежд, мешанина чужеземных ароматов, перезвон золотых-медных украшений, бряцанье оружия, разноголосье языков. Египет, Сирия, Эфиопия, Элам, Персия, Сидон, Мидия, Аравия, Ливия… И в обычные-то дни чужестранцев немерено, а уж накануне праздника вдесятеро больше. Ещё бы, отец богов Мардук будет выбирать себе новую наложницу. Все хотят посмотреть на красавицу, а то и выставить на суд бога своих дочерей. Вдруг да и выберет? Почести семье всякие, а деньжищи… Опять же не мешает молитвы богам вознести, грехов за год немало поднакопилось, а то и с просьбами какими обратиться… И чтобы повернее дошли до ушей небожителей, жертвенного козленка жрецам передать и мешочек с серебряными шекелями. А если есть мешочек поболее, с серебряными минами, то можно и к астрологам пойти, судьбу свою разузнать… И не нужно забывать про богатые пиры с щедрыми угощениями во все из одиннадцати дней празднества. Короче говоря, визит в столицу мира, "врата богов" Вавилон, город роскошный, греховный и сладострастный, где каждый ищет наслаждений да удовлетворения своей непомерной жадности и амбиций, – событие великое…