И. Евстигней - Переводчик

Под утро мне приснился мой привычный кошмар. Деревянный мост над мутной рекой, разъярённая толпа под пыльными купами пальм, жгучее прикосновение воды, проникающей своими щупальцами в моё тело и мозг, и вырывающийся из меня стон-проклятие… никогда вам отныне не понимать друг друга…

– Доброе утро, – поприветствовал я Бузибу, который сидел на ослепляющем солнечном пятаке у решётки и штопал порванную смену штанов. Тот покосился на меня, но ничего не ответил.

Крис и Свен молча доедали из каменных мисок свой завтрак – варёную кукурузу с пёстрой смесью тушёных фруктов.

– Бузиба, доброе утро! Что случилось? – шершавые стружки кастового морского давались моему пересохшему горлу с трудом.

Видимо, африканец хотел сдержаться, промолчать, но национальный темперамент не позволил ему упорствовать в молчаливом бойкоте.

– Ты его убил!!! Того японца! – выпалил он, с ненавистью глядя на меня.

– Все вчера говорили об этом! Все! По всем камерам!

Ах, вот оно в чём дело… Местное сообщество гладиаторов узнало о вчерашнем поединке… и теперь пытается бойкотировать своего собрата за то, что тот в честном бою убил своего противника? Видите ли, проявил чрезмерную жестокость? Гладиаторы, вашу мать… Да пошли они все на… со своими моральными принципами, чистоплюи…

– Я его не убил, – тихо произнёс я, глядя в глаза африканцу. Потом повторил ту же фразу на французском и скандинавском. Свен и Крис перестали есть.

Бузиба выразительно чиркнул себя ладонью поперёк горла:

– Была кровь, много.

Я покачал головой.

– Он будет жить. Возможно, шея останется чуть перекошенной, но не более того. Сонная артерия не задета. Я сделал это специально, чтобы прекратить бой.

Я повторил то же самое на двух других языках и устало сел у решётки, глядя на далёкий пейзаж, похожий на лоскут пёстрого пончо, где полукруг слепящего лазоревого неба сменялся охряными и карминными полосами пустыни… господи, как же я устал от этих чужих ярких красок… как хочется сбежать от них, окунуться с головой в блёклую приглушённость зимнего сумрака, где в серебристо-сизом небе медленно-медленно оседает на землю таинственно мерцающая снежная вуаль, не закрывая, а наоборот открывая путь к себе…

А то, что произошло вчера… Какого чёрта что-либо объяснять, говорить?

Не в этот раз, так в следующий – рано или поздно всё равно это случится. Или я, или меня… живым или чистым отсюда не выбраться. Во вчерашнем бою я сделал всё, что смог. Я не убил. И не нужно требовать от меня большего, я всего лишь человек… Из виска потекла уже привычная предательская струйка крови – из-за неправильно поставленного клейма, стоило мне лишь занервничать, как его острый металлический угол врезался в стенку височной вены, и та начинала кровоточить, выдавая моё душевное состояние окружающим.

Весь день мои соседи по камере меня не трогали, видимо, понимали, что меня лучше оставить в покое. Но, по крайней мере, утрешней враждебности я тоже не ощущал. Умницы, что и сказать…

Уже перед закатом солнца снова пришёл Сессар. Вынырнул из узкого лаза на противоположной стене, упруго вспрыгнул на ноги и подошёл к решётке, таща с собой так называемый "доппаёк" – пару кило экзотических фруктов, которые мы вместе с друзьями с удовольствием съедали за считанные минуты. И где он только берёт такие деликатесы посреди вымерших гор и пустыни? Он осведомился о моём самочувствии и, уже уходя, вдруг развернулся и остановил на мне долгий пристальный взгляд.

– Выиграеш-ш-шь ещ-щ-щё один бой, с-с-станеш-ш-шь с-с-свободным.

Смысл его слов дошёл до меня не сразу, сначала тихий свист всколыхнул барабанную перепонку, электрическими импульсами пробежал по слуховым нервам, потом в голове мягко щёлкнул переключатель, переводя мои нейронные сети в режим языка свистящих, и только потом наступило осознание…

– Что… что ты с-с-сказал? – заикаясь, переспросил я.

– Вс-с-сего один бой, – повторил Сессар, выставив вверх заскорузлый указательный палец. – И ты будеш-ш-шь с-с-свободен.

Развернулся и проворно юркнул-вкрутился в тёмный зев лаза.

Свободным… я стану свободным… механически повторял я про себя. Поначалу это слово было для меня всего лишь пустой оболочкой из звуков, не наполненной даже зачатками смысла – я намеренно забыл его, вычеркнул из всех словарей всех языков, которые я знал, из своей системы понятий и миропредставлений, которой я оперировал – потому что иначе бы я попросту не выжил… и теперь я повторял его снова и снова, на разных языках, в разных сочетаниях, с разной интонацией, и постепенно это слово начало вновь обретать своё наполнение, свой невероятный, сверхъестественный смысл… свобода… Наверное, непроизвольно я начал бормотать вслух, и Бузиба, уловив слово «свобода» на африканском модераторе, встрепенулся.

– Он пообещал выпустить тебя на свободу, да? – воскликнул он, дёрнув меня за рукав.

– Да, он так сказал… Вроде бы так. Если я выиграю ещё один бой…

– Если ты выиграешь ещё один бой, тебя выпустят на свободу? Как гладиатора в Древнем Риме?

– Ну да.

– А почему тебе об этом сообщает простой охранник, а не один из наших хозяев?

– Не знаю, – я пожал плечами. – Возможно, ему поручили передать эту новость мне. Или он её подслушал и был так рад, что поспешил первым сообщить мне об этом.

– А с чего бы ему вдруг за тебя так радоваться?

– Ну, мне кажется, мы с ним немного сдружились за это время… И ещё он выигрывает на мне неплохие деньги.

– Знаешь, Алекс, почему-то я не верю этому Сессару, – Бузиба подозрительно посмотрел в сторону лаза. – Слишком уж много он вокруг тебя крутится… и дело тут вовсе не в деньгах…

И когда неделю спустя я стоял посреди каменного колодца арены и смотрел, как через ворота в противоположной стене уверенно-упругой походкой выходит Сессар в одежде гладиатора с небрежно заткнутым за пояс чёрным клинком, у меня в голове гулким боем африканских барабанов пульсировали слова Бузибы… да, Алекс, слишком уж много он вокруг тебя крутится… и дело тут вовсе не в деньгах…

– Я долго ж-ж-ждал этого, – едва слышно просвистел мой противник и, я мог поспорить, дружелюбно улыбнулся.

– А я нет, – совершенно искренне ответил я, даже не пытаясь изображать подобие дружелюбия. Какого чёрта… он полгода втирался ко мне доверие, вёл задушевные беседы, стал почти моим другом, а сам всё это время внимательно присматривался ко мне, ловил каждое моё движение, изучал меня, мой характер, радовался моим победам и наверняка втайне смаковал в предвкушении того, как встретится со мной на этой арене, один на один, на равных…

Только вот не совсем на равных, приятель. Я-то не изучал тебя, не наблюдал за тобой исподтишка. Да я даже не предполагал, что мне когда-нибудь придётся сражаться со свистящим!!!.. Но, как видно, острые ощущения нужны всем, даже тем, кто находится на самом верху пищевой цепочки – а ты ведь находишься на самом верху, не так ли, "охранник" Сессар? Иначе бы откуда такие полномочия – взять хотя бы возможность организовать ежевечерние прогулки для заинтересовавшего тебя раба-гладиатора, чтобы вести с ним долгие задушевные беседы? Или регулярно подкармливать его деликатесными фруктами, которые твои простые соотечественники и в глаза-то не видели? Или, наконец, возможность шесть месяцев кряду строить из себя рядового охранника да так, что никто тебя и выдать не посмел? Кто ты такой, Сессар? Высокопоставленный военный? Власть имущий? Или просто умирающий со скуки богатей, ради собственного развлечения убивающий на арене захваченных в плен чужаков?..