Ринат Валиуллин - Путешествие в бескрайнюю плоть

Но Мэри не заставила ждать себя вечность, она выскочила ко мне ярким впечатлением из скучной толпы. Я приобнял, поцеловал её щёку, она – мою шею. А потом уже мы скрепили эту встречу сургучом губ.

– Как ты думаешь, здесь есть рыба? – кивнул я на воду.

– Насчёт рыбы я сомневаюсь, но головастики – наверняка.

– Вот кто счастлив по-настоящему – плывёшь себе, ни о чём не думаешь, а вода всё теплее и теплее с каждым днём.

– Ты считаешь, если голова большая, то и думать не надо?

– Как ты можешь думать, если счастьем вынесло мозг?

– Ты много видишь таких счастливых?

– Ну вон тот, например, с барабаном.

– Мне кажется, он только косит под просветлённого, вид у него не очень счастливый.

– Да, в общем, это не главное.

– А что же тогда?

– Чтобы ты так же сияла всегда, как и сегодня. Мне так много надо тебе сказать!

– Сколько?

– Где-то займёт три гига оперативки.

– Ну говори.

– Я люблю тебя.

– И?

– Остальное в фотографиях.

– И что там?

– Как я тебя хочу любить.

– Порно, небось?

– Скорее, стихи, а что такое порно в твоём понимании?

– Порно – это когда несколько бездарных актёров пытаются показать всем, что с ними было бы, если бы они попали в большое кино.

– Умная ты, даже страшно.

– Страшная и умная…

– Нет, тогда лучше глупая и красивая.

– А стихи о чём?

– Ты же их всё равно не любишь.

– Особенно рифмованные, рифма парализует слова, они там, как инвалиды, теряют подвижность. Даже порно как-то честнее. В стихах обязательно один врёт, а другой слушает и говорит: «Как же красиво, восхитительно… ты врёшь (последнее он думает не в слух, про себя), я тоже так хочу». А поэт: «А я хочу вас. Вы же видите, какой я умный и смелый, давайте займёмся любовью, пока вдохновение!».

– Да, чтобы докопаться до истины, надо столько соврать.

– Может и вырвать от такого количества? А ты мне так часто врёшь?

– Постоянно. Это происходит неосознанно. Женщины не любят правду, правда – это скучно и холодно.

– И когда ты мне соврал в последний раз?

– Когда сказал, что люблю. На самом деле я люблю не столько тебя, сколько это состояние. Люблю тебя любить.

– Ты как представляешь себе это чувство?

– Мне кажется, это такая эйфория, которая не даёт тебе заснуть, даже когда очень хочется, а после не даёт проснуться, потому что любить так же приятно, как спать.

– Когда хочется, вообще трудно заснуть.

– Так это сон или бессонница?

– Скорее, снотворное и дифибриллятор в одном флаконе. Увидела любимого – словно взяла флакончик, поцеловала – словно подушилась.

– А ты когда-нибудь любила по-настоящему?

– Только по-прошлому.

– Ну и как там, в прошлом?

– Любовь по-прошлому мертва.

– Так ты меня не любишь?

– Нет, конечно.

– Значит, мы оба не любим. Ну-ка, возвращай мои игрушки.

– А ты гони девственность.

– Я не брал.

– Где же я её потеряла?

– Я этого не знаю.

– За что я люблю такого урода?

– За отсутствие.

– За отсутствие чего?

– Красоты. Уродов любят за отсутствие красоты. Красота мешает сосредоточиться, отвлекает от самой сути человека.

– Спорно, не такой уж ты и урод, даже не уродственник ещё, хотя насчёт отсутствия очень верно, именно когда тебя нет рядом, я понимаю, что люблю, что любовь волочится за мной, как парашют за романтичным разведчиком.

– А как же сейчас, в этот момент?

– И сейчас тоже, только неосознанно, вот ты врёшь неосознанно а я – люблю, потому что нет времени осознать.

– Кто бы сомневался, что ты меня любишь.

– Да вот бабушка на нас смотрит, мне кажется, она сомневается.

– Бабушки всегда сомневаются, иначе бы не дожили.

– Ты ещё и дерзкий.

– Да нет, я плюшевый и подкаблучный.

– Что ты имеешь против ретро?

– Ничего, они меня уравновешивают и среднюю продолжительность жизни. Чтобы она совсем не рухнула.

– Я поняла, давно научилась уже понимать твои шутки.

– Ура, может скоро начнёшь и смеяться.

– Чёрт, тяжело мне с тобой будет.

– Зато можно всегда погладить, а когда я уеду, будешь гладить мои письма.

– Поцелуй меня.

– Зачем?

– Я так хочу.

– А я хочу в грудь.

– Что, прямо сейчас?

– Что тебя смущает? Эскалатор, люди?

– Ты.

– Закрывай глаза, всё, нет никого, только мои губы.

– Почему люди так любят целоваться в метро?

– Я бы сказал: почему люди так любят, любят так, любят на людях?

– А как им ещё любить?

– Легче, без страданий, без давления, без чувств.

– Чувства трудно контролировать.

– Но ты, похоже, уже научилась? Забрала свои губы в тот самый момент, когда эскалатор был на финише.

– Я же чувствительная, – её слова утонули в шуме подъехавшей электрички.

Тюбик вагона выдавил в вестибюль метро тёмную пасту людей, человечество спешило, оно не замечало. Время – единственный фактор, который действует в час пик, его мало, опять мало, оно было съедено работой, и хотелось как можно больше выкроить его для дома. Люди проходили мимо нас, мимо женщины с ребёнком на руках, которая сидела на полу, облокотившись на стену с мольбой картона, что её младенцу нужны срочно деньги на операцию, маску скорби подчёркивало тёмно-зелёное пальто. Только в её глазах со вселенской пустотой времени была целая вечность, там время остановилось.

Мэри положила ей в ладонь несколько монет.

– Эти люди постоянно вызывают во мне жалость. Как с этим бороться, я не знаю.

– Чтобы побороть в себе чувство, надо ему проиграть. Мадонна с младенцем в метро вызывает сочувствие, даже Леонардо да Винчи прослезился бы, глядя на это и разочаровался бы, узнав, как их здесь много.

– Хватило бы и для Рафаэля, и для Микеланджело.

– Классический сюжет, многим этот образ близок, не только тебе.

– Так вот откуда столько религий, если считать что у каждой в руках – будущий бог.

«Осторожно, двери закрываются», – произнёс космический голос.

– Как ты думаешь, двери – это то, что закрывается или открывается?

– То, что хлопает. Двери захлопали в ладоши. А нам далеко ехать?

– До конечной.

– Не любишь метро?

– Не очень.

– Почему?

– Здесь нельзя прислоняться.

– Практически невозможно, теперь со слонами в метро не пускают.

– Странно, что надписи ещё остались. На самом деле, люди в метро мне тоже не нравятся. Что-то с ними происходит на глубине шестидесяти метров под землёй. Они превращаются в каких-то кротов, скучных и замкнутых.

– А ты в метро когда-нибудь знакомился?

– Бывало, но как-то мимо. Обычно всё ограничивается взглядами или их размножением. Я где-то прочёл недавно, что если девушка посмотрела три раза, то можно смело предложить ей кофе, если четыре – кино, если пять – раздавить с ней сухое.

– А если шесть?