Олег Гладов - Гипно Некро Спам

Поднял глаза на цоканье каблуков.

Глаза, сеющие сумерки вокруг, и глаза, под огнём волос, увидели друг друга.

Пётр Борщ был изобретателем. Самородком из глухой деревни, где даже кузницы не было. Он изобрёл ту самую систему, на которой строится принцип действия любого современного комбайна. Изобретатель Борщ изобретал всю жизнь какие-то невероятно простые, но полезные вещи, получил две государственные премии, а патент, проданный японцам (что-то автомобильное, связанное с исчезновением карбюраторов), приносил каждые полгода сумму, во много раз превышающую пенсию. Борщ получил учёную степень, построил огромную профессорскую дачу на берегу водохранилища в глубинке, а в ближайшем областном центре преподавал. Сын Василий, просто чтобы не гневить отца, пошёл по его стопам. Стал работать там же. Сам не заметил, как втянулся. Работал пока из-за возраста и образования лаборантом.

Он закрывал свою лабораторию. И увидел Её глаза.

А потом, четыре месяца и три дня спустя, в самом начале жаркого лета, университет праздновал своё пятидесятилетие.

Пару тысяч студентов и ещё полгорода прыгали на площади перед вузовским спорткомплексом, на грохочущем концерте, где (если верить афишам) выступали сами «Пи$$тоны». А потом – для преподавателей, персонала и их семей в большом университетском актовом зале – концерт артистов областной филармонии.

Потом начался банкет.

Декан с женой и дочерью сидели на почётных местах. Концерт был скучный. Вася Борщ выскользнул с балкона, на котором специально устроился так, чтобы незаметно выходить покурить.

Он не спеша спустился на этаж ниже.

Прошёл мимо своей лаборатории и, отодвинув засов, вышел на улицу. Прикрыл дверь. Прикурил приготовленную по дороге сигарету. Осмотрелся.

Он находился на заднем дворе главного корпуса. В многоэтажном колодце с сотнями глаз-окон. Слепых сейчас. Никого в аудиториях. Лабораториях. Кабинетах. Кладовках и библиотеке. Небо быстро затягивало тучами, весь день стояло душное марево, какое обычно бывает перед дождём.

Василий называл это Преддождье.

Небо темнело.

Быстро наступали сумерки.

Василий прикурил приготовленную и аккуратно размятую по пути сигарету.

Поднял глаза и увидел Её.

Она стояла метрах в десяти от него. У двери соседнего чёрного хода, на бетонном козырьке которого вырос небольшой куст акации.

Она стояла у двери чёрного хода и, зажав в губах сто двадцати миллиметровый ментоловый «мальборо», безуспешно чиркала похожей на футляр губной помады зажигалкой. Удивляясь своему спокойствию, Василий дошёл до неё и, щёлкнув кремнием, поднёс огонь к сигарете. В ту же секунду с неба закапало. Ещё сильнее. Она, втягивая в сигарету огонь его зажигалки, сделала шаг назад, под козырёк. Он, удерживая пламя и прикрыв его рукой, шагнул за ней.

Дождь рухнул с неба в одну секунду.

В эту секунду газ в его зажигалке закончился.

И она, наконец-то (!), подняла глаза на него.

Через минуту они захлопнули за собой дверь 205-й.

И сломали ключ в замочной скважине. Они не слышали, как закончился концерт. Как прекратился в час пополуночи банкет. Как сторожа закрыли входные двери и сделали небрежный обход территории.

Они провели в 205-й всю ночь. Только перед рассветом открыли одно из огромных окон и перепрыгнули с широкого подоконника на близкую крышу спортзала. В неверном утреннем свете они спустились по пожарной лестнице и, взявшись за руки, побежали к ближайшей автостоянке.

Они сели на её маленький быстрый автомобиль и умчались за сорок километров от города на водохранилище. На большую профессорскую дачу Борща-старшего.

Время остановилось. Время мчалось.

Он не думал о работе. Ни о чём не спрашивал её.

– Меня зовут Любовь, – сказала она ему ночью в лаборатории 205.

– Я знаю, – ответил он, глядя туда, где у обычных людей глаза.

– Какие у тебя Глаза… – сказал он.

– Глупенький… Глаза у тебя…

Они живут у воды.

Бродят по лесополосе.

Сидят у костра вечером.

Они не читают газет, не включают телевизор и не слушают радио.

Они смотрят друг другу в глаза и улыбаются.

И

трахаются,

трахаются,

трахаются.

В любое время и в любом месте.

Она голая бродит по дому и участку: дача стоит в уединённом месте.

Он с изумлением рассматривает её лицо и тело.

В его доме пахнет Ей.

На верёвочке в ванной висят её трусики.

Трусики, от одного вида которых у него встаёт и они снова

трахаются,

трахаются,

трахаются.

Края чашек вымазаны помадой.

В его расчёске путаются длинные не рыжие волосы.

А иногда

на краешке унитаза

оставались

маленькие чёрные волоски.

Один, редко – два.

Маленький чёрный волосок.

Витой.

Чёрный курчавый волосок.

Маленькая непокорная спиралька.

Волосок Её паха.

Волосяное покрытие её тела в районе лобка.

Лобка, от соприкосновения с которым он получает такой приход, будто первые секунды передоза шави – чёрной грузинской опиатной широй.

Они открывают истинный смысл слов:

«не чуя земли под ногами»,

«слёзы счастья»,

«тону в глазах»,

«сердце сладко замерло».

ЛЮБОВЬ…

– Я кончаю от одного твоего запаха.

– Я кончаю от твоего запаха…

– Никогда не думала, что рыжий может быть таким красивым.

– Никогда не думал, что такая женщина, как ты, может быть со мной.

– Дурачок…

– А ты Моё Солнце.

– Говорю же, дурачок!.. Посмотри в зеркало… Ты – Солнце. Моё. Мой Солнечный Человек. Сын Солнца!..

– Брат…

Они хотят отпраздновать месяц.

Месяц?

Время летит… Время замерло…

Свой месяц.

Тридцать один день Рая.

Она едет на машине в город.

За ящиком шампанского и четырьмя порциями роллов из «Суши-бара».

Они долго целовались у уже заведённого авто.

Потом она умчалась, просигналив на повороте.

Он достал из огромного немецкого холодильника большую тарелку клубники. Своровали её у соседа, через два участка вниз по улице. Прошлой ночью хихикая и убегая быстро в темноте с крупными ягодами в глубокой сковороде с антипригарным покрытием.

Он мыл клубнику в ведре у колодца.

Она лежала мёртвая в кювете у трассы Донецк-Луганск.

Её сиреневая «Мазда» вошла под «Камаз» почти целиком.

Он забеспокоился через три часа. Вылез на большой холм и стал звонить.

«Телефон выключен или находится вне зоны».

На похоронах все смотрели на него и не могли понять: кто этот рыжий парень со слезами на щеках.

Её муж, убитый горем, не замечал ничего вокруг.

Она исчезла за месяц до того, как её нашли за городом в изуродованном автомобиле.

Муж давал объявления. Писал заявления. Менты побывали у декана. Подняли на уши три прилегающие области, зарядили план перехват. Ноль. Две недели все точки, где номера перебивают, прессовали. Ноль.