Евгений Щуров - Это не страшно

Юлии в «дежурке» еще не было. Он отпер дверь, скинул с себя одежду и забрался под простыню. Негромко работал телевизор, показывали какой-то боевичок. Ивану нравилось смотреть сериальные боевики, где все события более или менее правдоподобны, в отличии от американских. Он давно подметил, что глядя современные боевики не напрягаешься, напротив, расслабляешься.

Как в сказке: добро всегда побеждает зло, вот тут – черное, а тут – белое, нет полутонов, не надо сильно задумываться, смотри спокойно, наслаждайся, отдыхай.

Юлька всегда заставляла себя немного подождать. Так было и на этот раз: дверь открылась только через 20 минут, как Иван уже валялся в постели.

– Привет! – прошептала Юлька и, оглянувшись в коридор, назад, закрыла дверь на ключ.

– Ты точно последняя? – спросил Иван.

– Да, да, точно… Я тебя сейчас изнасилую, – зловещим шепотом муркнула Юлька, уже сбросив форменную куртку и тут же стала стягивать красные форменные штанишки, под которыми мелькнули кружевные белые трусики. Сегодня бюстгальтер ее тоже был белым, в одном стиле. Вообще, большинство женщин, не собираясь заниматься сексом, не обращают внимания на сочетание цветов нижнего белья; Юля же не придерживалась правила цветосочетания совершенно! Даже заведомо зная, что сегодня ночью этот секс будет. Еще она ужасно не любила носить юбки и платья: какой-то урод, в ее ранней молодости, когда сексуальные отношения только начинаются, после очередного соития посоветовал ей не носить платья, так как форма ножек ее оставляют желать лучшего, слишком худые. Воистину – урод! Юльке была нанесена грубая эмоциональная травма, тем более, что этот мудила вскоре стал ее первым мужем. Бедная женщина, уверившись в эту шизу, стала носить исключительно джинсы, сменив их на просторное платье только на сроке беременности 29–30 недель, чтобы после родов вновь наряжаться в джинсы.

Ивану же нравилось в Юльке все: стройные худенькие ножки, плоский животик, небольшие, упругие, будто и не выкормившие двоих детей, грудки и плотная спортивная попка. Личико ее можно не описывать: совершенно чудненькое в жизни, оно было отнюдь нефотогенично в отпечатках, отчего Юля не любила фотографироваться. Сколько ее не упрашивал Иван, убеждая, что все зависит от умения фотографа – не имело последствий.

Только полностью раздевшись, Юлька запрыгнула на Ивана и губы их слились в длиннющем страстном поцелуе.

– Я люблю тебя, – шептала Юлька.

– Я очень люблю тебя, – отвечал Иван…

… Насытившись любовью, они еще минут пять голышом лежали рядышком, глядя в потолок, на мигающую лампочку пожарной сигнализации.

– Все, мне пора, – шепнула Юля и встала с дивана. Иван, закинув руки за голову, смотрел как она быстро и ловко одевается.

– Не смотри! – кокетливо бросила она.

– Не могу оторвать взгляд, ты неподражаема!

– Ладно-ладно, на неделе отправлю своих к тетке, на два дня уедем к тебе, уж там-то я на тебя насмотрюсь.

– Правда? Не верю своим ушам! – Иван приподнялся в постели, Ивану захотелось броситься к этой маленькой потрясающей женщине и обнимать и целовать ее от счастья предстоящей, такой длинной, встречи. – Это потрясающе! Я закачу тебе такой вечер, такой ужин! Ты не забудешь эти дни никогда, обещаю!

– Было бы сказано, я верю… Ну все, я пошла, – Юля наклонилась к Ивану, еще раз страстно поцеловала его в губы и вышла из «дежурки».

Иван еще долго лежал с открытыми глазами, вспоминая их пролетевшую любовь; постепенно веки затяжелели, мысли разбежались в разные стороны и он уснул.

И это ночное дежурство прошло спокойно, только под утро, когда пора уже было прозвенеть будильнику, «скорая» притащила очередную бабушку после купирования отека легких.

Иван Николаевич неспешно осмотрел и описал болезную и пошел в душевую, где стал приводить себя в порядок. Побрился, вымыл голову, принял душ.

Сдав дежурство на ежеутренней «планерке» во главе с главнюком, Иван потащился в свою геронтологию. Думки вновь заострились на Евсеевой. Решение по применению лекарственного препарата принято, надо только опять незаметно влить его в капельницу. В выходной день это сделать проще. Может, потянуть до воскресенья? Нет, клиенты просят ускорить процесс.

На мгновенье Ивану стало страшно.

Быстрее обычного сделав обход, Иван тихонечко пробрался в отделенческую аптеку и засунул под халат коробку с лекарством. Теперь надо было в два двадцатиграммовых шприца набрать из ампул препарат. С первого раза дозы может не хватить, придется повторять процедуру три-четыре раза. Иван, в своем роде, производил страшный эксперимент по изобретению средства убийства. Страх опять обуял его, как горячей волной накрыл с ног до головы. Прошло. Адреналин истощился. Как только Иван подпускал в сердце к себе совесть, становилось до безобразия плохо на душе, даже физически. Вон совесть из сердца! Как говорил один его приятель, в старые еще времена, жизнь – как кино: смерть – это конец фильма, а аборт – «кина не будет».

В душевой он набрал в шприцы лекарство, по дороге в процедурку рефлекторно глянул в палату, где лежала его жертва. Пустую коробку из-под лекарства решил выбросить где-нибудь в другом месте. А лучше – сжечь дома.

В процедурной медсестра Тома заканчивала заправку систем. Иван Николаевич зашел к ней, посидел, поболтал ни о чем, пошел в ординаторскую, сел за комп. Пришлось написать один эпикриз, пока Тома выйдет с первой партией заправленных капельниц, с его места дверь в процедурную видна хорошо.

Вот Тамара вышла, неся в руках две стойки с капельницами. Иван поднялся и пошел в процедурку. Никому из врачей, сидящих в ординаторской, нет ни до кого дела в течение дня. Столько писанины, домой брать не хочется, потому надо успеть до конца рабочего дня. Врачихи даже привыкли переодеваться, не выгоняя из ординаторской врачей-мужчин. И наоборот.

В процедурной никого не было. Иван подошел к столику с подписанными бутылочками, нашел две евсеевские, повернулся спиной к входной двери, достал шприцы и быстро добавил в обе бутылки заготовленное лекарство.

Все прошло спокойно, никто не заходил. Иван сел на кушетку, будто ожидает Тому, достал мобильник и позвонил своей единственной близкой приятельнице, здесь, в больнице, не считая любимой Юлии, единственной женщине-хирургу, Ирине Юрьевне, с предложением пойти подымить. Та пригласила его подняться за ней в хирургию, она скоро закончит писанину.

Зашла Тамара за следующей порцией капельниц. Иван Николаевич спросил ее что-то малозначительное, получил ответ и вышел из процедурки. Потихоньку пошел в хирургию.

В ординаторской хирургического отделения сидели трое. Точнее, двое сидели за столами, Ирина Юрьевна и Степан Савельевич, старейший врач больницы, на диване лежал травматолог, лицом к работающему телевизору, и откровенно спал, посапывая, распространяя вокруг себя амбре вчерашнего застолья.