Михаил Армалинский - Тайные записки А. С. Пушкина. 1836-1837

Я устаю от одной и той же пизды, она просто перестает быть для меня Пиздой. Грех и сладость распутства в том, что оно учит нас сопротивляться природе, по законам которой похоть должна умереть в браке и уступить место другим чувствам: нежности, заботе о детях, дружеству. Распутство учит, что новая пизда воскрешает похоть. Но праведная жизнь отводит для похоти короткий срок, необходимый лишь для притягивания мужчины и женщины в положение мужа и жены и зачатия детей. В браке страсть быстро вянет, хоть по нужде муж и жена иногда вызывают друг в друге сладкие содрогания, но путь к ним ведет через пустыню привычки, когда-то цветшую трепетом.

Распутная жизнь до брака научила меня благоговеть не столько перед пиздой, сколько перед разнообразием пизд. Вкусив это лекарство от затухания страсти, я, женатый, нуждаюсь в нем еще больше, чем холостой.

У мужчин, не отведавших разнообразия, затухание похоти в браке происходит гораздо медленнее, и потому они этого не замечают, а когда замечают, то уже поздно, так как они уже состарились. Моя страсть к жене померла через месяц после женитьбы, когда N. еще даже не освоилась со своим новым состоянием замужней женщины. Одна мысль, что я не отведаю ни одной другой пизды до конца своей жизни, если я останусь верным жене, приводила меня в ужас больший, чем мысль о неминуемой смерти.

Отведав запретный плод, Адам и Ева познали стыд и застыдились наготы своей. Стыд создан дьяволом, потому-то Бог и распознал по стыду, что они согрешили. За ослушание Бог изгнал их из рая, но в утешение оставил им наслаждение. В ебле Адам и Ева не стыдились друг друга, и отсутствие стыда напоминало им о жизни в раю. Так и любовники, в бесстыдстве своем друг перед другом, обретают рай. Но дьявол не дремал и создал человеческое общество, охваченное паникой стыда.

Бог позволил иметь жену, зная, что грех трепета сойдет на нет, но Он не позволил прелюбодействовать, ибо с каждой новой женщиной грех оживает и длится благодаря разнообразию женщин, которое предоставляет общество. Человек – творенье Божие, а человеческое общество – творенье дьявольское.

За нарушение запрета Бог не только изгнал Адама и Еву из рая, но и еще размножил запреты до десяти. В рай не попасть, если нарушить хотя бы одну из заповедей. Я нарушил одну, прелюбодействуя, и нарушу вторую, как только избавлюсь от Дантеса.

Людская ложь началась со стыда. Стыд – это сокрытие того, что у тебя есть. Избавясь от стыда, мы избавимся ото лжи, и от дьявольского человеческого общества ничего не останется. На Земле будут только счастливые любовники.

Страсть удручающе короче любви. Именно потому люди клянутся в любви, а не в страсти. Вначале страсть так сильна, что для того, чтобы прибить ее, нужно кончать раз за разом. Постепенно она слабеет, вяло поднимает голову и довольно одного раза, чтобы надолго избавиться от нее. Остается любовь, которая добивает изнуренную страсть верностью. Брачное ложе – это колыбель страсти, которая превращается в ее могилу.

В разлуке воспоминания о прелестях моей женки, вдруг ставших недоступными, делали их настолько желанными, что я вынужден был похабничать с любыми подвернувшимися бабами: с немецкими актрисами, что были моими попутчицами, с девками в придорожных харчевнях. Они были мне нужны, чтобы не сойти с ума от похоти, но видит Бог, что на каждой из них я мечтал о своей жене.

По возвращении из Сибири я подхватил триппер и, чтобы долечить его, поехал прямо в Болдино, убеждая N. в письмах, что не могу явиться к ней с пустыми руками. Но прежде, чем вернуться на брачное ложе, я поехал в Москву, где врач осмотрел меня и подтвердил, что я здоров. Когда я наконец вернулся домой, N. танцевала на балу. Я поехал туда и попросил человека вызвать N., сказав, что у меня срочное дело, а сам поджидал ее со вставшим хуем в карете. Когда я увидел подходящую N., я вытащил хуй, и моя красавица, открыв дверцу, увидела его прямо перед своим носом. Было холодно, но я его быстро согрел в нужном месте. О разлука! Как она хороша, если она не на век! N. изголодалась, как никогда, и та ночь была бессонной. Но на следующий день вернулась привычка и заменила счастье покоем.

Я смотрю на сотни книг, стоящие у меня в кабинете, и понимаю, что к большинству из них я не притронусь после того, как я прочел или просмотрел их в первый раз. Но я и не думаю избавляться от них – а вдруг мне когда-то захочется раскрыть ту или другую. Я продолжаю тратить последние деньги на приобретение новых книг, как трачу последние деньги на блядей. Покупка новых книг – это наслаждение, отличное от наслаждения чтения: рассматривание, разнюхивание, перелистывание новой книги – это само по себе счастье.

Книги придают мне уверенность своей доступностью, которой я всегда могу воспользоваться, если пожелаю. Так и с женщинами – мне нужно их много, и они должны распахиваться передо мной, как книги. И в самом деле, книги и женщины во многом подобны для меня. Раскрыть страницы книге все равно, что развести ноги женщине – знание открывается твоему взору. Всякая книга пахнет по-своему: когда раскрываешь ее и нюхаешь – типографская краска, а все разная. Разрезать страницы девственной книги для меня – неизъяснимое удовольствие. Даже глупая книга приносит наслаждение, когда я впервые раскрываю ее. Впрочем, здесь главное отличие книга от женщины: чем книга умнее, тем больше она меня влечет, и красота обложки не имеет для меня значения.

Как женщина может кончить с любым умелым мужчиной, так и книга раскроется перед всяким, кто возьмет ее в руки, и отдаст прелесть своего знания всякому, кто может его познать. Потому я ревную книги и не люблю давать их читать. Моя библиотека – мой гарем.

Любовь порабощает нас, внушая страх перед возможной потерей возлюбленной. Страх проявляется в нашем поведении, и женщина чувствует его очень тонко. Безразличие к женщине дает нам непринужденность и свободу, ибо мы не опасаемся потерять то, чем не дорожим. Женщина уважает нашу свободу и подчиняется ей, как силе. Сила по отношению к женщине определяется бесстрашием ее потерять. Это подобно отношению к смерти у стоиков. Готовность к смерти делает человека свободным и сильным. Так и женщина, видя в мужчине готовность к разлуке, слабеет перед ним, а значит, влюбляется в него. Посему всегда иметь несколько любовниц есть способ сохранить безразличие при потере одной из них.

Когда я ебу Азю, я представляю под собой N. А когда я ебу N., я представляю под собой Азю. Значит ли это, что ни одна женщина не удовлетворит меня вполне? Мои желания настолько требовательны, что реальность не в состоянии справиться с ними.