Александр Проханов - Крым

Редкие велосипедисты проносились мимо. Там, где прежде стояла талая вода, теперь цвели белые цветы. С деревьев проливались тягучие свежие ароматы. Он шел, всматриваясь в даль, испытывая мучительную тревогу, исполненный больного ожидания. Почти не удивился, когда вдали на дороге возник человек. Еще неразличимо было его лицо. Была неясна его походка. Иногда казалось, что он останавливается и поворачивает вспять. Иногда казалось, что он идет, не касаясь земли. Лемехов тянулся к нему, уже зная, с кем ему уготована встреча.

Они поравнялись. Верхоустин, худощавый, в легком костюме, в широкополой шляпе, сиял васильковыми глазами. Поклонился Лемехову, коснувшись шляпы.

– Здравствуйте, Евгений Константинович.

Лемехов смотрел на худое лицо, в котором играл таинственный металлический отсвет. Тонкие губы чуть улыбались. Синева глаз имела неземную природу.

Лемехов ощущал, как все в нем начинает перестраиваться, мучительно подчиняясь воле этих колдовских глаз.

– Каким образом вы меня отыскали? – произнес Лемехов, чувствуя, как трудно даются ему слова.

– Это было не трудно. С того момента, когда вы сошли с самолета, оказались в ВИП-зале и получили известие об отставке, вы стали источником столь мощного излучения, что открылась возможность фиксировать ваши перемещения на дисплее. Было видно, как вы направились в Дом правительства, затем в ресторан «Боттичелли», затем в Олимпийский центр в партийный штаб. Я видел вас на набережной, где вы встречались с женщиной. В психиатрической клинике, где столь неудачно прошла ваша встреча с женой. У резиденции Патриарха, где получили отповедь фанатичного монаха. Затем вы отправились в церковь к Державной, где на вас набросился безумный Колька Кривой. А оттуда вы навестили могилу матушки, царствие ей небесное. От Старо-Марковского кладбища было недалеко до этой дороги. И вот мы встретились.

Губы Верхоустина слегка улыбались, и трудно было понять, являются ли его слова тонкой насмешкой над Лемеховым или это горькая улыбка сострадания.

– Почему вы не появились раньше, если знали о моей катастрофе?

Лемехов испытывал цепенящее чувство. Из синих глаз Верхоустина проливалась сила, не имевшая определения в земной реальности, она исходила из других миров, завораживала и душила. Было бессмысленно ей противиться. Ее власть была беспредельна. Она была ни доброй, ни злой, она была неодолимой.

– Почему вы не явились раньше? – бессильно произнес Лемехов.

– Я ждал, когда разрушительная цепная реакция, которая вас захватила, осуществится во всей полноте. Когда в вас не останется ни одной уцелевшей клетки, ни одного живого органа и вас ничто не спасет. Теперь эта реакция завершилась. Вы истреблены и не подлежите восстановлению.

Лемехов чувствовал себя бабочкой, которую насадили на булавку и поместили в расправилку. Вонзают тонкое острие, раздвигают крылья, накладывают ленты бумаги, закрепляя на деревянном распятии. И огромные глаза надвинулись сверху, рассматривают узор и орнамент, голубые вкрапления и красные метины, предсмертное дрожание усиков и пульсирующую спираль хоботка.

– Все мое горе – это ваших рук дело? Как вам удалось завладеть моей волей?

– Помните, на заводе, когда вы любовались изумительным ракетным двигателем, я произнес имя Пушкина? Это имя действует магически на сознание русского человека. В детстве русский человек слушает сказки Пушкина и верит в «диво дивное». В юности он учит наизусть романтические стихи из «Руслана и Людмилы» и замирает от восторга и ужаса, декламируя: «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?» В зрелые годы он восхищается «Полтавой» и «Медным всадником», самозабвенно восклицая: «Лоскутья сих знамен победных, сиянье шапок этих медных, насквозь простреленных в бою». В старости он понимает мудрость «Бориса Годунова» и религиозных стихов об «отцах-пустынниках и девах непорочных». Пушкин, как на клавишах, перебирает все русские коды, представления русского человека о природе, государстве, Божьем промысле. Его стихи переложены на музыку, которая омывает глубинные чувства и верования русского человека. Я произнес имя Пушкина, и этим завладел сначала вашим вниманием, а потом и волей. Я проник в ваше сознание через врата, имя которым «Пушкин». В Йельском университете, где я учился, я прослушал курс пушкиноведения, который читал нам старый иммигрант, работавший на американскую разведку. Но это вовсе не значит, что я агент ЦРУ.

Лемехову казалось, что его окружили зеркалами, которые множат его отражения, раскручивают их, устремляют в бесконечность. Его личность теряется среди бессчетных подобий, мчится в чудовищном циклотроне, расшвыривается по Вселенной. Он старается вырваться из зеркальной западни, но зеркала хватают его, перебрасывают из одной сверкающей плоскости в другую. Он сходит с ума от этой пытки, не в силах одолеть помешательство.

– Но как вы это сделали? – спросил он, ослепнув от зеркальных вспышек.

– О, это было не трудно. Как только я угадал вашу потаенную страсть, невысказанную мечту, которая скрывалась в сумерках вашего подсознания, как только я вывел ее на свет Божий и сделал вашей путеводной звездой, вы оказались в плену у этой мечты, в плену моих замыслов и построений. Труднее всего мне дался перевод вашей скрытой мечты с бессознательного уровня на уровень неодолимой страсти. Это произошло в охотничьей сторожке, когда я пел вам северную песню. С помощью ее магических повторов, ее волшебных ритмов вводил вас в транс. Под наркозом извлекал из глубин вашей души потаенную мечту стать президентом России. Так рыбак ловит драгоценную рыбу в темном омуте, дожидаясь, когда рыба метнется и схватит наживку. Во время песни рыба несколько раз срывалась и уходила в глубину. Но в конце концов я выловил ее из омута и пересадил в прозрачный водоем, где мог управлять ее поведением. Вы ушли убивать медведя, еще до конца не уверовав в свое мессианство, в предначертанную вам судьбу. Но медвежья кровь окропила вас, и ваш дальнейший путь обрызган звериной кровью.

Лемехову казалось, что осторожная рука проникла сквозь лобную кость, погрузилась в мозг и там сжимает мягкие доли. Управляет его мышлением. Возбуждает и гасит мысли.

– Но как вы управляли моей судьбой и в конце концов меня погубили?

– Каждый ваш взлет, каждый поступок и неосторожное слово, где вы раскрывали свой «кремлевский проект», – все становилось известно президенту Лабазову. Особенно его возмутило ваше выступление в Сталинграде, где толпа скандировала: «Лемехов – наш президент». И он принял решение об отставке.

– Значит, президент Лабазов здоров? И разговоры о его болезни, рентгеновские снимки позвоночника, тайная история болезни – все это ваша ложь?