Алексей Ефимов - Бездна

Ей досталось по жизни.

Муж-алкоголик ушел, когда их сыну не было года, алименты не платит, и она рассчитывает лишь на себя. Это значит жить с ребенком на зарплату учителя средней школы, очень скромно жить, без роскоши, и знать, что никто в случае чего не подставит плечо, не поможет. Никто однако не слышал, чтобы она оплакивала себя. «Что не убивает меня, то делает меня сильнее». Это о ней, о Елене Стрельцовой. Она работает здесь полтора года, и если сначала их общение сводилось к «здравствуйте – до свидания» и к эпизодическим светским беседам на бытовые и школьные темы, то однажды все изменилось. Они вместе дошли до метро и поняли, что им интересно друг с другом. Они подружились. Порой они присаживались на лавочку в парке, болтали – и людская молва сделала их любовниками. Смешно. Они все еще обращались друг к другу на вы – вот так любовники. Но если кому-то хочется – нате вам.

Елена – загадка.

Разве кто-то знает ее? Кто-то заглядывал за ее маску? Ее броня искусственная, наращенная, и за ней она от всех прячется. Он, пожалуй, единственный в школе, кому она позволила сделать шаг-другой к себе, а потом – стоп, там терра инкогнито, нет. Пока нет. Я еще не готова. Других я и сюда не пускаю. Есть те, кто по-свински нагадит и натопчет по чистому.

Когда она только пришла в школу, два года назад, бабушки хотели взять ее, новенькую, под свое крылышко, в свою кучку, навязывали ей свое наигранное участие, но она увидела их истинные лица за улыбочками и сюсюканьем и отвергла их дружбу. Она деликатно дала им это понять. Они напели ей про всех кучу гадостей, а сами были аки белые ангелы с крыльями. Само собой разумеется, когда они поняли, что она не с ними, она тут же стала врагом номер два (после Грачева). Она задела их за живое и дряблое. Они-то к ней со всей душой – как к дочери – а она вон значит как. В таком случае кто не с нами, то против. Красавица и умница стала зазнайкой, бездарностью с изъянами внешности – и воображение, подстегнутое эмоциями, гнало не на шутку. Здесь и роман с Грачевым, и прочее. Ах вот ты какая! Воротишь нос? Ладно, ладно! Ты тут никто, а уже возомнила о себе Бог весть что! Мы тебе рожки-то пообломаем, наша козочка!

Однажды они напали и куснули ее больно, почти до крови. А она дала сдачи. Да такой, что еще пару месяцев они не отваживались на реванш. Зализывая раны и копя злобу, они доказывали себе и другим, что на самом деле они выиграли тот раунд. Потом они еще раз напали – и им снова досталось. С тех пор они не играли в открытую, а пакостили исподтишка.

Ладно, хватит о грустном. В глазах Лены – блики солнца. Она улыбается.

– Хотите домой? – спрашивает она.

– Да.

Хромого рвало. Его скручивало, изо рта выплескивалось толчками, и сугроб перед ним покрывался желто-зелеными пятнами. После каждого приступа он громко хрипел матом.

Он упал. Кое-как встал, пошел, а через пару метров снова упал. Немногочисленные прохожие, завидев его издали, заранее сдвигались к краю тротуара.

Навстречу проехал уазик с милицией. Проехал медленно. Его видели. Но не остановились. Кому он нужен? Что с него взять?

Его снова мутило.

Он согнулся, прошла судорога – и его вырвало желудочным соком. Сплюнув прямо на валенок, он сказал что-то глухо и пошел дальше. Уже близко. Когда он вернется домой, то ляжет спать.

Мужик пришел в пять, когда было уже темно. На нем была дубленка и норковая шапка, в руках у него был портфель. И он улыбался. С чего вдруг? Ждала его телка с течкой? Или до задницы денег?

Он шел по другой стороне улицы и вдруг перешел к ним.

Хромой вздрогнул.

– Помогите ради Господа! Ради Христа! – завел он шарманку, крестясь.

Васька тоже стал ныть и креститься.

ПОЛТИННИК.

Он бросил его в банку Хромого.

– Выпей, – сказал он и пошел дальше.

Хромой опешил. Не спит ли он? Он спрятал полтинник в карман. Во внутренний карман спрятал, так как наружные были с дырками и в них даже поллитра проваливалась.

Васька завидует. Он хочет выпить. Все хотят, дело ясное. Когда есть бабки, к тебе лезут и ты свой. А если нет, то и не нужен ты, хоть сдохни. Здесь за просто так друг друга не любят и многие леты не тянут как в церкви. Васька другой. У него когда есть, он делится. И ему можно дать. А если еще кто-то пристроится, то хрен тому с маслом.

Братьев сегодня нет (жрут где-то водку), и можно потратить все. Здесь на завтра не оставляют.

Он встал с ящика. Уже не так холодно, как вчера, но все равно схватывает. Подморозило щеки, на бороде иней. Это не страшно с бабками. Без них сдохнешь. А из-за них того и гляди кончат. Все одно – что без них, что с ними. Дрянь.

Сделав два шага, он почувствовал боль в колене. Как будто зажали в тиски и давят. Мать вашу!

Ругаясь, он подошел к Ваське:

– Сколько?

Тот смотрел на него снизу вверх.

– Тридцать.

– Мало.

– Сколько уж есть. – Васька встал и повис на подпорках.

Негусто. Не брешет безногий?

– Хрен с тобой, – сказал Хромой хмуро. – Скидываемся.

Едва не подпрыгнув от радости, Васька сунул руку в карман, выгреб оттуда мелочь и стал считать ее под взглядом Хромого. Пару раз монеты падали на утоптанный снег, и тогда Хромой наклонялся, подбирал их и, матерясь, отдавал Ваське.

С грехом пополам они подбили итог: тридцать один рубль и двадцать восемь копеек. Вместе с деньгами Хромого это за сотню, и это значит, что можно поесть и выпить. Сегодня праздник. Без него как? А потом опять будет плохо, да и хрен с ним.

Сразу стало теплей. Это всегда так, когда есть деньги на водку. А еще теплей, когда ее пьешь.

Они шли к трехэтажному дому в двух кварталах отсюда. Там продавали водку в квартире на первом. Бывало, травились, блевали, но не дохли и ладно. Чтоб не травиться, бери в вино-водочном, а там те же пол-литра в два раза дороже.

Они подошли к дому.

Здесь все надо делать по правилам, иначе не купишь.

Подходишь к железной двери, звонишь два раза коротко и один раз длинно, ждешь, пока твою рожу рассмотрят в глазок, потом дверь открывается на цепочке, просовываешь руку с бабками, дверь закрывается. Ждешь. Дверь открывается. Высовывается рука с водкой, берешь ее – и на улицу. В подъезде нельзя пить. И нельзя ссать. Менты уже накатывали на хату, и были разборки. Сначала лавку прикрыли, а потом снова открыли. Главное, чтобы совсем не закрыли, а то придется ходить туда, где дороже и хуже.

Они купили водку и вышли.

Они обошли дом, пролезли в дырку в заборе, прошли по глухим дворам, где от них шарахались местные жители-тени; не стали рыться в контейнерах с мусором (зачем, когда есть деньги?) и в конце концов вышли на Красный проспект. Здесь светло даже ночью, много людей, поэтому надо все делать быстро и сразу обратно во двор, где спокойней. В кармане шубы – водка. Ее надо держать рукой, чтобы не вывалилась. Она булькает. Тепло от нее. Скорее бы уж, скорей.