Николай Семченко - Одиночество шамана

«Тоска», – хотела ответить Надежда, но промолчала. Андрей, однако, и не настаивал на ответе. Он лишь выдохнул из себя фразу: «Человек должен мыслить и страдать…»

К чему он это сказал, Надежда так и не уяснила, но всё-таки изощрилась и уголками губ выразила грустное понимание, будто и вправду что-то осмыслила. Хотя ей очень хотелось возразить против «страдать». Ну их к чёрту все эти страдания! Настрадалась уже… Так хочется тихого, мирного счастья, и чтоб никаких житейских бурь. Уж она бы так любила, так любила, холила-лелеяла, пылинки сдувала со своего единственного мужчины! А тому, кого она видела в этой роли, видишь ли, страдания подавай. Иначе скучно ему, что ли?

Сравнивая Андрея и Михаила Алексеевича, она порой чувствовала себя распоследней поганкой. Это надо же, сразу с двумя мужчинами крутит романы! Как такое можно назвать? Мать, царствие ей небесное, так бы и сказала: «Профурсетка ты, Надя, а по-русски – блядь!»

Однако блядью она себя не считала. Жизнь приучила её ничего не усложнять, и потому она считала: чем проще, тем понятнее. Ну, случилось так, что судьба подарила сразу двух мужчин. Так ведь, с одной стороны, радоваться надо: у кого-то и одного нет! А с другой стороны, они разные, и получается: её жизнь как бы расширяется – две истории, два параллельных мира (слава богу, что не пересекаются!), два чувства…

«Ну, насчёт чувств ты, милая, подзагнула, – обрывала себя Надежда. – И параллельные миры – тоже красивая выдумка. Оправдываешь ты себя, Наденька. Потому что на самом деле ты боишься недополучить от жизни то, что должна получить женщина, – но и тут она снова обрывала саму себя, не желая додумывать мысль до конца. – А может, всё гораздо проще, а? Михаил Алексеевич – для надёжности, а вот Андрей – для души… Хм! Ой ли? Для телесных-то радостей Андрюша, пожалуй, получше… С другой стороны, когда я с ним, то и не думаю об этом вовсе. А думаю ли вообще? Господи! Я только одно и твержу сама себе: какая я счастливая, что он у меня есть, и не верю своему счастью. Конечно, я ему не пара. Старше, с ребёнком… Об этом ли он мечтает? Ты даже не знаешь, что у него на уме. Такой странный порой бывает… Его и не поймёшь. Вот Миша, тот весь на ладони: прост и ясен, что думает, то и говорит. Андрей другой… В последнее время он вообще какой-то…»

Она задумалась, чтобы определить – какой, и не смогла этого сделать. Чувствовала: что-то в Андрее изменилось, причём, довольно серьёзно, но внешне он оставался таким, каким был, разве что чуть резче и нетерпеливее: прежде мог промолчать, не высказывать к чему-то своего отношения, а сейчас – надо же, даже дал понять: не рассчитывай, мол, на меня серьёзно; зовёт мужик замуж – иди, будь счастлива!

«Надоела я ему, что ли? – Надежда взяла со стола зеркальце, оглядела себя. – Вроде ничего ещё я бабёнка, и морщинок новых нет, и цвет лица вполне нормальный без всяких красок, и зубки – беленькие… А ему всё – не так! Или грешу на него зря, а? Сама в чём-то виновата, вот только знать бы, в чём… И что я ему такого сделала?»

Если бы Надежда была чуть пообразованнее, то, наверное, вспомнила бы знаменитое цветаевское стихотворение про плач женщин всех времён: «Мой милый, что тебе я сделала?» Но, увы, ни Цветаевой, ни Ахматовой она не читала. Впрочем, вообще довольно равнодушно относилась к поэзии, считая её интеллигентскими штучками.

А ещё, сравнивая двух своих мужчин, она вдруг подумала об одной очень интересной вещи. По тому, как мужчина ест, можно почти сразу понять, каким он будет в постели. Если уписывает еду за обе щеки, быстро и жадно, то и в койке так же себя поведёт: сплошная буря и натиск, но пять минут – и готово. А вот тот, кто, как Андрей, разборчив в блюдах, умеет смаковать их, оценивать вкус, аромат, цвет, кто не спешит заглотать как можно больше вкуснятины, а пробует её маленькими кусочками да ещё при этом экспериментирует с разными соусами и приправами, вот тот и в интимных делах – тоже гурман.

Михаил Алексеевич, привыкнув к холостяцкой жизни, особо не утруждал себя готовкой: отобьёт кусок мяса – и на сковородку, курицу сварит: из бульона суп приготовит, а окорочки – на второе; если не поленится, то картошки начистит – вот и гарнир к курятинке. Всё просто, сытно, без затей.

Андрей, напротив, любил экспериментировать. Надежда, думая о нём, не знала, что в этот самый момент он как раз варил в белом вине смесь из рубленой ветчины, тертого сыра чеддер, перца, корицы, гвоздики, имбиря и мускатного ореха. Время от времени помешивая эту кашицу, с кончика ножа он посыпал её шафраном – варево побулькивало, окрашиваясь в мягкий жёлтый цвет.

Кастрюлю окутывало облачко пряного аромата. Волна за волной, он распространялся по всей кухне, выплывал в коридор, просачивался даже на лестничную площадку. Проходившие мимо двери соседи с наслаждением принюхивались к необычным запахам.

Андрей готовил жёлтые колбаски по старинному рецепту. Когда жидкость выварилась, он выложил густое варево на блюдо. Зачерпывая её ложкой, наполнил смесью хорошо промытые свиные кишки. Их, кстати, ещё надо было умудриться раздобыть: на городском рынке с некоторых пор они стали дефицитом – кишки оптом закупали дорогие рестораны, специализирующиеся на оригинальной кухне. Но у Андрея был знакомый мясник, который и снабжал его чёрт знает чем, – это с точки зрения обыкновенных обывателей, потому что они и вообразить себе не могли, как, допустим, можно есть бычьи яички. Между тем, разрезанные вдоль и нашпигованные фаршем с приправой, затем обжаренные и пропаренные в духовке, они являли собой чудесное и редкое блюдо.

Но Андрей готовил столь экзотические блюда редко, и то, если у него было на это настроение. А вот колбасы он любил. Привыкнув к магазинной их разновидности, немногие знают: колбасы можно делать из чего угодно, существуют сотни их рецептов. Император Гелиобал, к примеру, любил колбаски из крабов, устриц, креветок и омаров – считалось, что эти ингредиенты восстанавливают мужскую силу. А уж после оргий, которые он устраивал, это ещё как было актуально! Англичане, напротив, избегали столь экстравагантной еды, им больше нравилась, допустим, колбаска из пудинга, обжаренная в яйце и хлебных крошках.

Вообще же, колбасы – это поэтика кулинаров. Мадам Поль Скаррон, впоследствии маркиза Ментенон Франсуаза д Обинье, известная больше как фаворитка и вторая жена Людовика Х1У, на склоне лет писала: «Я редко завтракаю и ем на завтрак только хлеб с маслом. Я не употребляю ни шоколада, ни кофе, ни чая, поскольку не в состоянии вынести эти заграничные наркотики, – и далее:… Ничто не в силах восстановить здоровье моего желудка, кроме ветчины и колбас». Они обладают поистине целебными свойствами, если приготовлены не на потоке, а любовно, с соблюдением всех правил, хорошо сдобрены приправами и подаются с пылу-жару. Невозможно представить настоящую мортаделлу, сделанную из смеси свинины, телятины, ливера, соевой муки, крахмала и искусственных красителей. Но ведь делают, и, не стесняясь, пишут: «Мортаделла». А в Болонье, где её придумали, хорошую мортаделлу готовят из сочной свинины, и никакой, конечно, сои, поскольку сою в Европу завезли гораздо позднее, чем кулинары сочинили один из самых восхитительных сортов колбас!