Николай Семченко - Одиночество шамана

– Дух пещеры знает, – Чикуэ Золонговна упрямо наклонила голову. – Ублажишь его – может намёк дать. Но я сюда не только за этим пришла…

Старуха неожиданно замолчала, к чему-то прислушалась и, подхватив полы халата, резво вскочила. Андрей, не ожидавший такой прыти от пожилой женщины, невольно даже присвистнул. Чикуэ Золонговна мелкими шажками перебежала к тому краю ковра, на котором было вышито созвездие Орлицы, остановилась как вкопанная и снова прислушалась.

Сергей Васильевич и Марго тоже с удивлением воззрились на Чикуэ Золонговну. Тишина стояла такая, что было слышно, как с соседней ольхи упал лист, а где-то рядом в траве, пискнув, осторожно прошуршала мышь. Но, что удивительно, враз замолчали птицы, до того беззаботно перекликавшиеся в густых зарослях. И кузнечики перестали звенеть.

Андрей напряг слух, пытаясь уловить новые звуки. Ему показалось: где-то хрустнула сухая валежина, опасливо отогнулась ветка и её листья чуть слышно зашуршали, покатился с косогора камешек…

Чикуэ Золонговна, вглядевшись в косогор, видно, заметила там что-то необычное и, подбоченившись, громко закричала:

– Га-а-а-а!

От её неожиданного крика Марго даже вздрогнула и почему-то схватилась за свою шляпку. Она не знала, что «га-а-а-а!» – это что-то вроде междометия-заклинания, которым нанайцы отгоняют бусяку-чертей. По своему звучанию оно схоже с тем воплем, который испускает шаман, обнаруживший злого духа. На бусяку это действовало магически: нечистый старался убраться куда подальше.

– Га-а-а-а!

Старуха подпрыгивала на одном месте, бросала грозные взоры и перестала кричать, лишь услышав, как где-то в перелеске закуковала кукушка и в траве снова затренькали кузнечики. Она устало опустилась на край ковра и смахнула со лба бисеринки пота.

– Кто-то злой рядом ходил, – объяснила она. – Помешать нам хотел. Пришлось прогнать его.

– Ой! Как вы кричали, я чуть не оглохла, – Марго наивно округлила глаза. – А кого вы пугали? Это был человек? Или…

– Человек по-другому ходит, – сказала Чикуэ Золонговна. – А этот кто-то крался как хищный зверь.

Она упорно говорила неопределённое «кто-то», не желая вслух называть имя бусяку. Считалось: он услышит, как его поминают, и снова вернётся.

– Хорошо, сэвен Дюлин 61 это место охраняет, – продолжала старуха. – Смотрю: Дюлин насторожился, значит, услышал кого-то. Я тоже стала слушать…

– Что ещё за Дюлин? – спросил Сергей Васильевич. – Тут кругом одни деревья да камни. А сэвен – это, вроде, такой божок, из чурки выструганный…

– Неужто вы его сразу и не приметили? – Чикуэ Золонговна, казалось, искренне удивилась; при этом она как-то по-особенному взглянула на Андрея. – Вон, смотрите, он стоит на пригорке, – она показала на высокий продолговатый камень.

– Камень как камень, – оценил увиденное Сергей Васильевич. – Ну, необычной формы разве что – вверху вроде как голова, но она какая-то марсианская: треугольная, или будто заготовка для кола…

– А ты встань-ка рядом со мной, – предложила Чикуэ Золонговна. – Отсюда хорошо видно, как лучи солнца высвечивают фигуру Дюлина.

Андрей тоже вслед за Сергеем Васильевичем встал рядом со старухой. Солнце действительно оттенило трещины и выбоины вершины камня так, что казалось: это огромная треугольная голова, причем, грубо отесанная – намечены лишь её контуры. На ней явственно обозначились высокий лоб, крупный нос и большой плоский рот. Фигура напоминала те изваяния великанов, которые Андрей видел на острове Пасхи. Он поразился сходству Дюлина с ними.

Лик Дюлина был обращён в сторону окрестных сопок, поросших невысокими деревьями. Великан грозно хмурил брови, под которыми темнели пустые глазницы. Но в граните, видимо, находились вкрапления кварца: время от времени в незрячих очах нерукотворного истукана тускло вспыхивали искорки.

Конечно, наивные древние люди, обнаружив такой особенный камень, наделили его сверхъестественной силой: он напоминал фигурку домашнего божества, да ещё был таким огромным, и глаза его таинственно светились. Охотники и рыбаки приходили к великану просить удачи в промысле, шаманы заручались его поддержкой перед началом особо важных камланий, а болезные люди надеялись, что Дюлин выгонит из них бусяку, насылающих хвори.

– Можете называть меня отсталой, тёмной – как угодно, – сказала Чикуэ Золонговна, – но Дюлин стоит тут не случайно. Он охраняет пещеру от злых сил. Прежние люди рассказывали, что Дюлин поражает их молниями.

– Ну, надо же! – Сергей Васильевич сказал это так иронично, что сам же и спохватился, боясь обидеть старуху. – Я хотел сказать: во многих языческих верованиях были подобные истуканы. Выходит, это всеобщая мировая традиция…

Он явно пытался выпутаться из неловкой ситуации, но не мог подобрать нужных слов, отчего говорил первое, что приходило на ум, и смущался ещё больше.

Бабушка Чикуэ это поняла и, вздохнув, опустила глаза:

– Ладно. Всё понимаю. Трудно поверить в то, что говорю. Дело ваше: хотите – верьте, хотите – нет.

– Верим, верим! – зачирикала Марго. – Если бы не верили, то разве обратились бы к вам? Есть вещи, которые выше всякого человеческого понимания. Древняя магия не только способ познания мира, но и метод воздействия на него. У чародеев… ой, не то сказала… у шаманов было своё ноу-хау. В трансе им открывались все тайны мира. Я верю в их ясновидение…

Старуха слушала её болтовню, покачивая головой – то ли поддакивая, то ли осуждая, то ли просто так. Однако из глаз Чикуэ сквозило лукавство, будто она знала что-то такое, до чего Марго ни в жизнь не додумается.

Андрею наскучило словоизвержение Марго: она так разошлась, что даже не интересовалась, слушают ли её. Вытянув шею и вся устремившись вперёд, она размахивала руками, поводила плечами, притопывала в такт своим словам, и ей очень нравилась её речь – страстная, громкая и вроде бы убедительная.

Чикуэ Золонговна снова мысленно заговорила с Андреем:

– Эта Марго сама как шаманка, – заметила она. – Ишь, как разошлась! Никого не видит и ничего не слышит. Будто глухарь на току.

– Она хочет вам понравиться, – улыбнулся в ответ Андрей. – Но как же её остановить?

– По правде говоря, устала я от них, – пожаловалась Чикуэ Золонговна. – Мужчина ещё ничего – скромный, больше молчит, учёность свою не показывает. А женщина удержать языка не может. Плохо, когда человек много говорит. Его может услышать бусяку. Такое поверье у нас есть. Услышит – придёт к человеку, мучить его станет. Потому наш народ молчаливый, зря слова не тратит. Женщины рассказывали детям короткие сказки, и не имели права в них петь. А мужские сказки – длинные, в них мэргены-богатыри со злыми духами борются, шаманы камлают, муханы на выручку девушкам-красавицам отправляются, и каждый герой свою песню поёт. Мужчины, они сильные, не боялись бусяку…