Фазу Алиева - Цена добра

– Бабушка, синие колокольчики! – крикнула я.

– Это мои любимые цветы! – улыбнулась бабушка и тоже стала на колени. – Видишь, из-за любви к жизни, от жажды красоты они просверлили скалу и дарят нам красоту. Так и человек должен бороться за свою судьбу, за свое «Я», иначе он превратится в пепел.

С того дня синие колокольчики стали моими любимыми цветами, будто они просверлили не скалу, а мое сердце и душу и звенят: «Дзинь! Дзинь! Дзинь!»

Как больно, что сейчас я не могу подняться на ту вершину, где впервые встала перед синими колокольчиками на колени!

О мои синие колокольчики! Как вы мне помогли на моем жизненном пути, когда мне ежеминутно приходилось тоненьким стебельком пробиваться сквозь толщу скал, укрепляя в себе мужество, стойкость, уверенность в своих силах. Я вижу себя мысленно на вершине скалы, стоящей на коленях перед синими колокольчиками.

И моя душа с вашей душою слита, синие колокольчики, и я стою перед вами на коленях с вечным обожанием и любовью.

Мама каждый вечер приносила из больницы белье для стирки. А воды мы с младшими сестрами должны были таскать из озера, расположенного за аулом. Позднее я написала:

Но воды оно давало не только нашему аулу, но и другим тоже.

Это озеро – как человек, твердо знающий себе цену: никогда оно чужих тайн не выдавало, храня их в своей таинственной глубине. А сколько это озеро знало!..

И в тот вечер мы к приходу матери запаслись водой – все кувшины, гульгумы были наполнены. Пообедав, начали стирку. В середине комнаты ставили огромный медный саргас (медный таз) и садились вокруг него. Вода слегка теплая – несколько черпаков из кастрюли, чтобы сэкономить топливо. А потом прямо из кувшина наливали воду на белье. И вдруг, когда мама наливала воду из кувшина, все мы с криком буквально отпрыгнули от саргаса – оттуда вместе с водой упала большая лягушка. При тусклом свете она казалась светло-коричневой.

– Как она туда попала? Ведь воду в кувшин из озера наливают черпаком! – удивилась мама. – Небось, это Фазу парила в своих небылицах и зачерпнула бедную лягушку в кувшин.

– Это же, мама, не мой кувшин. Это Нуцалай в нем несла воду! – пыталась оправдаться я!

Но никто и слушать меня не собирался.

– Она что-то делает руками, а мысли витают в облаках, ничего ей поручить нельзя! – не успокаивалась мама.

А между тем лягушка пыталась выбраться из саргаса.

– Возьми ее и выпусти во двор! – скомандовала мама.

– Что же ты, Апипат, разве можно живущую в воде лягушку взять и выбросить во двор, где и с фонарем в руках не сыщешь капли воды. Лягушки, говорят, умеют проклинать людей. Надо ее сейчас же вернуть в родной дом; может, ее там ждут дети, плачут и зовут свою маму. А может, ее мать еще жива и в поисках дочери кружит по озеру.

Бабушка налила в железное ведерко воды, осторожно взяла обеими руками лягушку и положила в ведро.

– Фазу, Нуцалай, идите к озеру, только смотрите, по дороге не трогайте лягушку. Как дойдете, сразу же выпустите ее в родную обитель.

По очереди неся ведро, мы шли через каменные улочки. Ночь была светлая, полная луна словно висела на бирюзовом бархате, поливая землю холодным таинственным светом. Мы осторожно несли ведро, но, как бы тихо мы ни шли, лягушка, видимо, беспокоясь за свою судьбу, царапалась о края и издавала какие-то звуки. Мы время от времени останавливались, чтобы понаблюдать за лягушкой. Под лунным светом в воде она казалась то маленькой, то большой.

– Давай пойдем, Нуцалай, может, ее дети плачут, мать себе места не находит от переживаний. Бабушка же сказала, что это очень большой грех оторвать живое существо от его обители, от родных, – повторяла я запавшие в душу бабушкины слова.

– Мы же не знали, что лягушку несем в кувшине, Аллах нас простит! – успокоила меня Нуцалай.

Когда аул остался позади, нам открылась поляна; невысокая трава переливалась бирюзово-зеленым цветом, тихий ветер наклонял травинки друг к другу, будто нашептывал им что-то очень радостное. А может быть, они переговаривались о том, что девочки нашли зеленую лягушку, что она попала к добросердечным людям и теперь возвращается домой.

Когда мы приблизились к озеру, лягушка, как будто бы почувствовав это, замерла, словно услышала любимую музыку. Потом начала сама издавать какие-то мелодичные звуки, подпрыгивать в воде, видимо, до нее донесся аромат родного озера.

За такое короткое время мы привыкли к нашей лягушке, и было жалко расставаться с ней. Но все-таки мы выпустили ее в воду. Она плюхнулась в озеро и быстро поплыла, сделав два небольших круга, вернулась к краю озера, как будто хотела с нами попрощаться. Она в своем водяном царстве теперь казалась большой, важной, даже красивой; при свете луны она казалась перламутровой, и представлялось, что вот-вот она превратится в прекрасную царевну из сказки.

Тогда мне было одиннадцать лет, но не забыла я ни озеро, ни ту лягушку, в своих стихах не упускаю возможности вспоминать об этом.