Андрей Травин - Пиарщики снова пишут (сборник)

Рила стала всегда носить с собой маленькую сумочку, в которой лежал клей, а также инструменты, с помощью которых она могла бы собрать себя в любой момент. «Что же будет, – думала Рила, – если однажды я разломаюсь на мелкие крошки – так, что уже не смогу собрать себя сама?»

И это случилось. Как‑то утром Рила ссыпалась на коврик возле двери кучкой коричневой пыли, похожей на землю. Только душа её порхнула бледным фисташковым облачком на небо, к Господу Боженьке. И Он обнял Рилу, обогрел, сказал ласково:

Плетнева Надежда Александровна. Доцент кафедры Связей с общественностью Тверского государственного университета. Консультант по Связям с общественностью.

Что‑то невыносимо знакомое есть в весне – забавная фраза – ты с ней давно знаком. Но она заставляет трепетать от предчувствия, пробегает яркой волной по телу и, оглядываясь вокруг, ты видишь лишь останки прошлого года. Растекающиеся грязными лужами, присыпанные копотью дорожной пыли, бесформенно отекающие сугробы старого снега.

Прошлого совсем не жаль. Оно так плохо выглядит. Но если вдруг… Ах это волшебное слово – вдруг! Неожиданность происходящего бурлящим потоком смывает к черту, все что казалось верным и точным. Опыт – будь ты проклят! Ненавистная система за и против – умри! И …должно появиться солнце! Нет. Пустота. Нет ни радости, ни печали, ни света, ни тьмы, ничего.

И пока от ужаса останавливается дыхание и тошнота подползает к горлу именно в этот момент, вдруг… Ты ощущаешь, что создается новый мир, полный золотыми пылинками солнечного света, нежным дыханием ветра, звонким смехом дождя, колыбельной падающего снега, мир, наполненный тобой.

…Удивительно, как часто, удивительно как редко… Что толку в словах, если они существуют лишь для того, чтобы прятаться за ними, создавая никому не нужную, глупую слепую орущую никчемным блеском пустоту своих иллюзий. Слой за слоем, год за годом, пеленаясь будто в саване младенец… Кричит, вырывается на свет, но слой за слоем, год за годом, и вот крик уже не так слышен, ткань хорошая дорогая, пеленали с усердием. Дышать, правда, тяжеловато, но это ничего для этого есть много забавных приспособлений: шопинг, тренинг, алкоголь, ну и по списку. Удобно, практично, иногда не дорого, ну, в общем, не дорого, относительно общей стоимости пеленок.

Рано или поздно он затыкается или я, или мы затыкаемся и молча, наблюдаем сквозь пеленку: радугой раскрывается любовь, запахом дождя приходит нежность, порывом ветра меняется мир вокруг. И, цепляясь за споры, обсуждения, рассуждения, чтобы хоть как‑то спрятаться от стыда, создать себе видимость того, чего у тебя нет, тебя.

Странная штука ненависть вроде есть, а вроде нет. Бесит и взрывает мозг. Отчаянно стучит сердце: не надо! Остановись! Ну, пожалуйста!

Черта с два! Разносим все! Пусть мир вокруг будет уничтожен! Все, что создавалось так долго и трепетно, с таким трудом подвергается беспощадной бомбежке. Взрывы сотрясают пространство. "Растоптать! Уничтожить!"

– Зачем?

– Я так хочу!

Ох, как я ненавижу Я! Как бы его уничтожить растереть бы в порошок и развеять по ветру.

Эгоизм – плохо, эгоизм хорошо – пустая игра слов за которой прячется что‑то смутно – знакомое, едва уловимое, забытое когда‑то в чьей‑то постели. Когда кожей ощущаешь, как течет время, когда можно ртом ловить капли дождя, когда ковыряешь пальцами рыхлую черную бархатистую на ощупь землю, чтобы посадить туда косточку, а потом каждый день выкапываешь ее и смотришь, дала ли она ростки, когда утром захватывает дух от ощущения начала нового дня; когда тебе кажется как прекрасны взрослые в своей свободе!

И только став взрослым, ты понимаешь, каков обман. Как ты нелеп в своих да и нет, как ты играешь какую то странную роль, чужую. Костюмчик жмет и ботиночки – один маловат, а другой великоват, но ты же взрослый….Ты найдешь себе рациональное объяснение: ответственность за исполнение, самопожертвование ради зрителя, все происходит так как должно происходить и так далее. Вот только зритель один – это ты. Вдруг становится стыдно за костюмчик, за слова, за движения, за все, и чтобы как то отвлечься ты изображаешь.

Изображаем ненависть! Ненависть к беспомощному себе, ненависть к костюмчику и ботиночкам, ненависть к суфлеру, ненависть к сцене, рано или поздно возникает ощущение, что это не игра: актер вошел в роль. Весь спектакль сыгран тобою и для тебя, зачем? Я так хочу!

Она приходит. Случайным прикосновением листвы, ощущением травинки, которая щекочет лодыжку. Она приходит брызгами лучей утреннего солнца, запахом ветра после дождя. она приходит миллионами рассыпающихся под ногами песчинок. Она разливается молоком предрассветного тумана, окутывает теплотой ночной реки. Она приходит…

Ее не поймать, не остановить. Можно только двигаться в такт, отдаваясь ей без остатка, без тени сомнения.

Она не бывает лживой и не предает, она никогда не оставит тебя – верность ее суть. И если вдруг показалось, что она – не то, она – не та – значит, она уже покинула тебя, и это лишь эхо пустоты в сердце. И остается винить только себя, в том, что потеряв, ее где‑то на повороте, этого ты даже не заметил.

Андрей Травин родился и живет в Москве. C 1994 года по настоящее время – работник Русского Интернета. Номинант нескольких конкурсов русской сетевой литературы Арт – Тенета. Автор одной книги (ABF, 1997) и примерно 250 публикаций в бумажных журналах (плюс такое же количество интернет – публикаций). Интернет – маркетолог компании "Связной", PR – менеджер компании ALTWeb Group.

I

Когда умру, схороните меня с гитарой в речном песке, когда умру в апельсиновой роще старой в любом цветке. Когда умру, буду флюгером я на крыше. Тише. Когда умру… Произнеся этот стих одними губами, Андрей захотел усмехнуться, но передумал. Казалось, он помнил этот перевод с испанского всю жизнь. Да и оригинал вроде бы не забыл. Но всегда в нем не было для него ничего личного. С тех пор как Андрей задумался над тем, что можно выбирать свою смерть, он понял, что есть только два заслуживающих внимания варианта. Старая апельсиновая роща или изношенная больничная койка в них категорически не входили. Первый достойный вариант – в собственной постели на глазах у внуков и детей – в большей степени ради поучительности для живых, чем ради душевной поддержки умирающего. Второй – в снежных высоких горах, чтобы в момент Перехода оказаться поближе к небу и… тут на самом деле все не так просто.