Юлий Крелин - Очередь

Подбежала Тамара Васильевна.

– Чего сидишь в машине? Выходи, подвигайся. Почти все собрались.

– Так все видят, что я здесь. Если понадоблюсь…

– Ты кого-нибудь ждешь? Можно к тебе?

– Залезай. Кого ждать?

– Не знаю. Мало ли какая ситуация может возникнуть.

– Чего-то вы заигрались, Тамара Васильевна.

– А что ж. Ходим, бездельничаем. Никаких забот. Посмотри на лица. Есть ли мрачные, угнетенные, недовольные, усталые? Все лица полны ожиданием, даже у тех, кто далеко, кому надеяться практически не на что. А? Не то что у нас на встрече сокурсников.

Они обе засмеялись. Вроде бы наступило беззаботное студенческое время, когда хочется шуметь, веселиться, только бы кто-то направил в русло это их беззаботье.

– Добрый вечер, Лариса Борисовна. Давно не виделись.

Все засмеялись. Но над чем именно?

– Да, Дмитрий Матвеевич, вроде бы давно, а ведь только что.

– Все в ожидании записи. Да чего ж смешного-то? Опять все рассмеялись.

– Мы уж, наверное, никуда отсюда не уйдем – с утра запись.

– Вестимо, нет, товарищ доцент. Не уедем. Сейчас самая подготовка перед главным броском.

– Я к тому, что ночь эту вы не будете за рулем, а у меня в портфеле дивный греческий коньяк.

– Греческий коньяк! Это, может, и не плохо, но, скажу вам по чести, я, как села за руль, так перестала получать удовольствие от алкоголя. Неохота.

– А я бы, Дмитрий Матвеевич, и коньячку бы лизнула и кофе бы выпила. У меня есть. Кофе у меня есть.

– У меня тоже в багажнике целый магазин.

Готовились они к еде, к питью молча, деловито, начали свою трапезу тоже молча. И в приготовлениях своих не заметили, как наступила темнота.

– Лариса, не стоит без толку разряжать твой аккумулятор. У меня в портфеле хороший фонарь.

Фонарь вытащили и поставили на столик-сиденье.

– Очень даже уютно.

– Да, Лариса, у меня к тебе просьба. Чуть не забыла.

– Давай просьбу. Медицинская, должно быть? Какая еще ко мне может быть просьба? Как-то мне сказал один: «Простите, к вам все с пустяками – аппендицит там какой-нибудь, жировик, желчный пузырь, грыжа. У меня же к вам мог быть настоящий серьезный повод обратиться: рак легкого с метастазами». А я при этом и подумала, что вот это-то и есть настоящий пустяк. Там-то я что-то делать должна: резать, зашивать, наблюдать. А здесь нет проблем, все ясно. «Так какая просьба?» – говорю. «Сестренку к вам можно положить на аборт?» – «Привет! А что так? У вас в районе нет больницы, что ли?» – «Ну, знаете, как-никак, а дело интимное. Она не замужем. В районе знают…» – «Деревня, что ли?» – «А что, трудно?» – «Очень. Сейчас усложнили. Новый приказ: из других районов можно класть только с разрешения заведующего райздравом. Это мне надо идти в райздрав, подать заявление, там запишут в списочек, что именно я просила одного человека принять на аборт, ну и, безусловно, разрешение дадут, но лишний раз уже не пойдешь». – «Она молодая. Первая беременность. Хотелось бы в хорошие руки – вся жизнь впереди». – «Это верно». – «Ну, конечно, если так трудно, пойдем к себе, в район…»

– Как же можно такое интимное дело загонять в подобные формальные ограничения?

– Ты это мне говоришь, Дима, будто я виновата. Ничего, что я так тебя называю?

– Буду только рад.

– Так вот, и Дима и все прочие, которые ко мне с претензиями: к любым приказам и установлениям я отношения не имею. Я только лечу.

– Но выходит, что вам не доверяют?

– Это их проблема. От недоверия хуже всего недоверяющим. Мне ж на все это чихать. Я лишь лечу людей.

– Не понимаю, почему вы не объясните издавшим приказ…

– Я никому ничего объяснять не хочу. У них свои дела, у меня – свои. Я лечу и от этого хочу иметь спокойное удовольствие. Вопросы есть?

– Нарциссовна! Забыли начальника. – В окно просунулась Валерина голова. – Решили здесь оставаться до победы, и хорунжий Валерий, стало быть, не нужен, коль пьете без него?

– И даже коньяк, Валерий Семенович. Греческий. Валерий открыл дверь, втиснулся на сиденье рядом с Ларисой.

– «О, если б навеки так было!» Только одну рюмку: я при исполнении своих общественных обязанностей. Запись, как я и рассчитывал, завтра утром, и, значит, все кончится…

– Нет, Валера, завтра очередь только начнется. Для того и записываемся.

– Ждать просто. Завтра начнется свобода: не надо будет торчать здесь на постоянном приколе. Но что и где мы дальше после? Надо бы собраться, наверное?

Тамара засмеялась и махнула рукой:

– На курортах, Дмитрий Матвеевич, тоже договариваются, а будущего никакого.

– Нет. Все. Договорились. Завтра вечером у меня. – И Валерий накрыл своей ладонью руку Ларисы.

Лариса подумала, что если запись пройдет быстро, то она успеет съездить в магазин, сготовить обед, позвонить в больницу, поспать. К тому времени Станислав уже отключится – и она свободна. Слишком много свобод сваливается. Готова ли?

Какие-то люди во главе с Кириллом гурьбой подошли к машине. В центре этой группы поддерживаемая мужем под руку медленно двигалась девушка из парикмахерской.

– Да вот же они! Конечно, на месте. Не можете найти! На том же месте. Вот они. Лариса Борисовна, вас найти не могут.

– Куда ж мы денемся? А в чем дело?

Но и так было ясно, в чем дело. Ясно! Болит живот. До сей поры терпела, а сейчас мочи нет. А времени от начала болей прошло уже много.

– Лариса Борисовна, извините меня, пожалуйста. Не посмотрите еще раз? Болит живот. Я терпела, терпела – машина ведь. А сейчас сильно болит.

Муж тоже с просительными интонациями заговорил:

– Вы нас извините. Лариса Борисовна, не посмотрите? Нельзя ли еще потерпеть? Один день только.

– Это у вас уже не первый день. – Лариса стала поспешно убирать все с сиденья. – Я вас всех попрошу выкатиться из машины. Создайте кабинет для приема.

– Конечно, конечно, Лариса Борисовна. В залог оставляю вам коньяк.

– Отходим на десять шагов, создаем условия и возвращаемся. – Валерию и вовсе обидно: только что подошел. Он вылез и подал руку Тамаре.

Все удалились.

– Как вас зовут? Забыла в этой суете.

– Нина.

– Ложитесь, Нина, как в тот раз. Что? Боли снова появились?

– Они, наверное, и не проходили, Лариса Борисовна. Я сначала к ним привыкла и думала, что обойдется. Терпимо было.

– Все это время болело?

– Болело, Лариса Борисовна.

– И вы никому не говорили?

– А как же я скажу, Лариса Борисовна? Все пропадет тогда.

И так-то не было сомнений, но когда Лариса посмотрела, все стало еще очевиднее. Безусловно, аппендицит, и, безусловно, уже сильно запущенный. Она стала себя ругать и клясть в душе. «Обязательно надо было настоять. Что значат сомнения, когда думаешь о болезни? Нужно было уговорить и поехать в больницу, сделать хотя бы анализ крови. Спрашивала только, словам верила. Это не просто легкомыслие. Если бы не сумасшедшая необходимость быть постоянно здесь, наверняка бы настояла. Отмахнулась, потому что озабочена была собственными приобретениями. Не по-человечески это. Не по-врачебному! Поверила, что все прошло? Самообман. Лукавство. В больнице бы не поверила. Хотелось, чтоб прошло. Теперь и Нина на грани, и врачей, которым придется с ней заниматься, поставила под удар.